Алексей Королев - Смерть чистого разума

Со 2/VIII на 3/VIII. 1908

Эта ночь, в отличие от предыдущей, будет бессонной. Мой мозг устроен таким образом, что всё, что им зафиксировано, должно быть записано от руки в первые сутки, ещё лучше – в первые несколько часов. Не то чтобы бумага заменяет мне память – но во всей своей полноте воспоминания можно сохранить только письменно; и как я уже сказал, желательно по горячим следам. Verba volant scripta manent , как наверняка сказал бы по этому случаю доктор Веледницкий.

Итак, я должен записать все события уходящего дня и сделать это тем тщательнее, ибо кто знает, для чего и при каких обстоятельствах мне это теперь сможет понадобиться. Уезжая сегодня утром в сопровождении жандарма в Эгль, я и представить себе не мог, каким богатым событиями (страшными или не очень – пока сказать не может никто) окажется этот день.

В Эгле ничего любопытного меня не ждало. Капрал Симон – так звали приехавшего за мной жандарма – был удручён моим задержанием не менее, чем я сам. Впрочем, причины у него на то были особые. Сегодня он собирался пораньше закончить служебные дела – заключавшиеся, сколь я понял, в надзоре за утренней торговлей на рю де Бур – и отправиться в соседний Иворн к невесте. Вместо этого ему пришлось чуть свет тащиться на велосипеде в Вер л’Эглиз, потому что денег на дилижанс ему дали только на обратную дорогу. При этом, по уверению господина капрала, дело моё не стоило и выеденного яйца, потому что в противуположном случае наверняка послали бы как минимум троих. Так, разумеется, и вышло. Коллега Симона, тоже, сколь я понял, в капральском чине, тщательно переписал содержимое моего паспорта, подтвердил, что обычно ничего подобного не требуется, но бывают и исключения, и угостил плохим кофе. Словом, дело было покончено в каких-нибудь полчаса – дорога в Эгль и обратно занимала вчетверо большее время.

С обратной дорогой, впрочем, имелись известные трудности: денег у меня при себе не было ни сантима, оба капрала же уверенно заявили, что водуазская кантональная полиция оплачивает лишь доставку задержанных сюда , но вовсе не обязана оплачивать дорогу отсюда . Таким образом мы препирались ещё не менее получаса, пока второй капрал не принялся энергично посматривать на ходики, намекая на приближение обеденного времени. Так бы, вероятно, дело дошло до унизительного займа у полиции, но тут откуда-то из глубин канцелярии появился господин, видом своим отличавшийся от капралов как архиепископ от архивариуса: та же ищейка, но с барскими манерами, золочёным пенсне и идеальным, в нитку, пробором в черных волосах.

( Листок, вклеенный после этих строк значительно позднее :

Всё, что я теперь знаю об этом человеке, наводит меня на мысль о необходимости создания марксистской теории предопределения. Нет ни единой причины считать это идеалистической гилью: коль скоро инструменты исторического развития общества могут быть описаны строго научно, то почему предопределение как часть исторического механизма, не может стать предметом марксистской онтологии?)

«Вам непременно нужно вернуться в Вер л’Эглиз засветло?», – спросил господин с пробором.

Я был так возбуждён, что в первые несколько секунд не сообразил, что он обратился ко мне по-русски.

Говорил он довольно правильно, но с порядочным акцентом, причём не французским, округлым и мягким, а каким-то щёлкающим и твёрдым: «зашвэтло».

Он явно был доволен моим замешательством и повторил свой вопрос по-французски.

«Это было бы крайне желательно, – с вызовом (как мне показалось) ответил я тоже по-французски. – Я нахожусь на излечении и не хотел бы пропускать целый день из курса по вине вашей полиции, которая, видите ли, возит добропорядочных путешественников только в один конец».

«К сожалению, это правда. Полиция кантона Во не имеет возможности ни доставить вас обратно, ни оплатить вам дилижанс. Но я думаю, что кое-что всё же можно сделать».

«Что именно?» – спросил я.

«Дело в том, что по случайности мне тоже нужно в Вер л’Эглиз, и именно сегодня. Я, пожалуй, возьму служебный шарабан и прихвачу вас обоих с собой».

«Нас обоих»?

«Ну да, вас и Симона. Должен же бедняга забрать свой велосипед».

Дело складывалось как нельзя лучше, но я, разумеется, обязан был уточнить:

«Мне бы хотелось, месье…»

«Целебан. Инспектор Целебан, если угодно».

«Мне бы хотелось, господин инспектор, чтобы мы с вами с самого начала избежали каких-нибудь недоразумений, вытекающих, возможно, из вашего предложения. Коли вы отвезёте меня в пансион – что, по моему убеждению, полиция сделать обязана в любом случае, – я буду вам, разумеется, признателен. Но не более того. Ни на йоту не более».

Целебан расхохотался, да так, что был вынужден прикрыть платком рот. После чего продолжил по-русски:

«Послутшайте, господин Маркевич, в Швейцарии не вербуют осведомителей за поездку длиной в несколько миль. Шчто вы за народ такой, политические эмигранты? Везде видите полицейские уловки».

«Я вовсе не политический эмигрант, господин Целебан».

«Тем лучше, тем лучше. Значит, вы примете не только моё предложение отвезти вас в ваш санаторий, но и приглашение со мной отобедать здесь, в Эгле. Дело в том, что мы не можем отправиться прямо сейчас, уж извините. Мне предстоит короткое, но важное свидание в половине третьего. Так что, к сожалению, для вашего лечения сегодняшний день всё же будет потерян. Но я обещаю, что вы успеете к ужину. Во сколько там у вас его подают?»

Пообедать я, конечно, согласился. Целебан привёл меня в кафе с видом на Ле Шамосер и угостил едой простой и сытной, но, конечно, приведшей бы в ужас и мадам Марин, и доктора Веледницкого. Нам подали что-то вроде запеканки с картофелем и пореем, а вместо десерта – обваленные в сухарях сырные шарики.

«Знаете, как это называется?» – спросил Целебан.

«Не имею ни малейшего представления».

«Это малакофф. Говорят, это блюдо придумали во время Крымской войны солдаты Швейцарского легиона. И назвали в честь битвы за редут Малакофф».

«Мы, русские, называем это место Малахов курган. Разве швейцарцы участвовали в Крымской войне?»

«Боюсь, что да. Впрочем, я не знаю».

Остаётся добавить, что когда я спросил у гарсона молока, тот посмотрел на меня как на святотатца. Пришлось выпить вместе с инспектором стаканчик белого вина, впрочем, превосходного. Итак, я второй день подряд пью вино, считая вчерашний шартрез у доктора. Неплохое лечение нервных болезней!

/Получасом позже/.

Мы выехали из Эгля, когда ещё не было трёх. Инспектор Целебан оказался довольно сносным спутником (разумеется, я не беру в расчёт то обстоятельство, что путешествую за его счёт): мы обсудили «Испанскую рапсодию» и «Тайну жёлтой комнаты», поговорили об американских туристах, которые никогда не берут с собой в горы проводников, а когда бесследно исчезают, из Женевы мчится консул и устраивает такой скандал, как будто Швейцария объявила Соединённым Штатам войну. Разительный контраст с британцами, которые даже в горах являют собой превосходные образчики дисциплины! От британцев мы плавно перешли к регби-футболу (Целебан, как выяснилось, учился в Париже, ну а я за год, проведённый в Твикенхеме просто обязан был научиться хоть немного разбираться).