Валерий Шарапов - Ассистент убийцы

– Да, в те времена его звали Даня Шапировский, – сказал Зверев.

– Так вот этот самый Шапировский и подарил Андрею Филипповичу свое творение.

«Ну что ж, все вроде бы встает на свои места», – подумал он и произнес:

– Простите, а могу я узнать, что изображено на этой картине?

Валентина Михайловна усмехнулась и сказала:

– Вы же, вероятно, и сами знаете, что разобрать то, что изображено на подобных картинах, бывает довольно сложно. Вы представляете себе, что такое кубизм?

– Боюсь, что очень отдаленно.

– Я бы сказала, что на картине присутствуют хаотично расположенные угловатые фигуры. Все они лично мне ничего не напоминают. Определенно могу сказать лишь то, что в центре картины нарисованы настенные часы с кукушкой.

«В первом случае – ухо, во втором – часы с кукушкой. Это уже кое-что. Теперь можно хоть на что-то ориентироваться».

Зверев удовлетворенно кивнул и спросил:

– Скажите, а фамилия Сычев вам что-нибудь говорит?

– Кто это?

– Бывший заведующий отделением неврологии, начальник вашего мужа.

– Я его не знаю.

– Когда Сычев ушел на пенсию, ваш муж занял его место.

– А почему вы о нем спрашиваете?

– Дело в том, что тогда, в двадцать седьмом году, Даня Шапировский подарил не одну, а две свои картины врачам, лечившим его. Одна досталась Сычеву, а вторая – вашему мужу.

– И что в этом такого?

– А то, что этот самый Сычев тоже постоянно ездит на дачу вместе со своей супругой. В эти выходные в их дом проникли воры и украли у него картину Шапиро.

– Сычева тоже застрелили? – ужаснулась Завадская.

– К счастью, нет. В отличие от вашего мужа, Сычев, как и планировал, уехал за город. Возможно, именно поэтому он и остался жив.

Завадская покачала головой.

Зверев поднялся и подошел к окну. Дождь все еще стучал по карнизу.

Валентина Михайловна отрешенно смотрела в окно, сжимая обеими руками небольшую фарфоровую чашку.

Зверев подошел к дивану, указал на фото, висевшее над ним, и осведомился:

– Ваш сын?

– Да, это мой сын Александр.

– Он не похож на вашего мужа, – произнес капитан и указал на фотографию Завадского, стоявшую на комоде.

– Андрей Филиппович не был отцом Саши.

– Вот оно что.

– До встречи с Андреем я уже побывала в браке. Юрий Зотов – так звали моего первого мужа.

– И где он сейчас?

– Мой муж и сын погибли, – сказала женщина и задержала дыхание.

– Простите.

– С Юрием Зотовым мы поженились в восемнадцатом, – продолжала Валентина Михайловна, голос которой слегка дрожал. – Тогда он учился на офицера.

– Где учился?

– В Новгороде, на курсах усовершенствования начсостава. Мой первый муж был родом из Пскова.

– А вы откуда?

– Я родилась в том же самом Барашкине.

– Вы не очень-то похожи деревенскую девушку.

Валентина Михайловна улыбнулась:

– Да уж. Однако это так.

– Расскажите о себе.

– Мои родители – самые обычные крестьяне. Отец воевал и погиб в Гражданскую, а мать умерла от тифа в те же годы. От моих родителей нам и достался этот дом. Окончив восьмилетку, я уехала в Псков и поступила на библиотечные курсы. Потом работала в библиотеке в Любятове, тогда-то и познакомилась с Юрой. Он приезжал на побывку. Мы целый год переписывались, а когда Юра окончил учебу и получил звание младшего лейтенанта, уехали в Карелию и там поженились.

– Александр родился в Карелии?

– Да, в двадцать шестом. В тридцать девятом Юра погиб в Финляндии, а мы с сыном вернулись в Псков.

– Где вы были во время оккупации?

– В сорок первом мы уехали в Куйбышев, к Юриной сестре. Саше тогда было четырнадцать. Потом он поступил в пехотное училище и уже в сорок пятом был отправлен на фронт, – голос рассказчицы дрогнул. – Саша погиб при освобождении Клайпеды. Почта тогда уже значительно лучше работала, чем в первые годы войны, но похоронку я получила только в апреле, за три недели до того, как Германия капитулировала. – Валентина Михайловна замолчала.

Ее гостю было видно, что ей нелегко вспоминать этот период жизни.

Зверев чуть помолчал и спросил:

– Валентина Михайловна, а вы любили мужа?

– Юру?

– Нет, Завадского.

Хозяйка квартиры усмехнулась и сказала:

– Вас, очевидно, удивляет, что я не сильно убиваюсь о смерти Андрея Филипповича?

– Со стороны это выглядит именно так!

Завадская нервно усмехнулась и добавила:

– А еще вы наверняка подозреваете меня в убийстве мужа.

– А почему нет? – спокойно сказал Зверев. – По статистике получается, что большинство убийств совершают люди, находящиеся в близких отношениях со своей жертвой. Подозревать – это часть нашей работы. Так я повторю вопрос. Вы любили Завадского?

Валентина Михайловна задумалась, поставила чашку на комод и проговорила:

– Любила, не любила. Это сложный вопрос. Я даже не знаю, как вам на него ответить. Наверное, все-таки любила, но совершенно не так, как Юру. Представьте себе послевоенное время, голод. Я потеряла мужа и сына, осталась одна. Тут-то и появился Андрей Филиппович!

– И что же?

– Тогда он еще не был руководителем районной больницы, заведовал отделением неврологии. Мы познакомились. Он тут же предложил мне с ним поужинать, ухаживал за мной, дарил подарки, ну а потом предложил выйти за него. – Глаза Валентины Михайловны сверкнули. – А какой смысл мне был отказывать ему? Человек перспективный, уверенный в себе. После войны, когда большая часть мужчин полегла на фронтах, женщинам просто непозволительно быть излишне разборчивыми.

– Вы не пытались завести детей?

– Я не хотела, а Андрей Филиппович не настаивал. Вы не думайте, что для меня это был брак по расчету. Мы в общем-то жили неплохо. До определенного времени.

– Что вы хотите этим сказать? – Зверев насторожился.

Валентина Михайловна отвела взгляд, задумалась и ответила с грустью:

– По понятным причинам я не хотела бы этого рассказывать, но смысла молчать не вижу. Вы ведь наверняка все узнаете от других, поэтому слушайте.

Зверев просидел рядом с ней еще полчаса.

Потом, когда он возвращался домой, дождь прекратился, а на улицах уже сияли фонари.

Вернувшись домой, Павел Васильевич почувствовал, что его знобит. Покидая квартиру Завадских, Зверев вернул Валентине Михайловне свитер, одолженный ему, и основательно продрог, пока добирался до улицы Гоголя.

– Только простуды мне сейчас недостает, – переступив порог собственной квартиры, проворчал капитан себе под нос.

При всем своем желании он даже вспомнить не мог, когда в последний раз болел, а тут нате вам.

Войдя в ванную, он развесил на веревках мокрую одежду, потом направился на кухню и достал из серванта бутылку «Столичной». Зверев налил полный стакан, осушил его залпом, чтобы унять дрожь, напился горячего чая, покурил и улегся в постель.