Жанна Раскита - Мой капитан

Для начала стоит сказать, что я всю свою жизнь сознательно держалась в стороне от всех семейных проблем. Маменька – Наталья Сергеевна в девичестве Матвеева, воспитала меня как истинную барышню, сторонящуюся каких-либо политических разглагольствований и размышлений. Вольнодумные речи часто звучали в нашем доме. Я знала об этом, но специально ничего не замечала вокруг, поглощенная внезапно вспыхнувшими чувствами к одному из моих кавалеров. Мой братец – Николай Петрович Боткин, только что окончивший обучение в Академии, часто шутил на эту тему, специально наводя на мои щеки румянец. Папенька – Петр Николаевич, вообще предпочитал не замечать меня, захваченный новыми интригами, благодаря своему таинственному сообщнику. Мог ли он знать, что так все обернется?

Каждый раз, когда являлся человек, со словами: «У меня весть для хозяина от друга», папенька мило улыбался, и мне казалось, что он специально пытался сказать всем своим видом, какой он важный человек, как все это серьезно, и какое счастье, что все это известно только ему. Я в тайне посмеивалась над добродушным, и таким казалось, глупым, отцом. Но брат не разделял моего веселья. Он посылал Боткину испепеляющий взгляд черных глаз, и злобно сжимал кулаки. На его бледных щеках появлялся слабый румянец. Он нервно проводил сухой жилистой рукой по коротким темным волосам, ероша прическу, и через короткое время скрывался у себя. Вскоре он переселился в город. Но я и это предпочла не заметить.

Мой возлюбленный – Антон Сергеевич Фомин, офицер, двадцати семи лет от роду, обладал лихими каштановыми кудрями, и озорными карими глазами, в которых вспыхивал огонь, едва я появлялась. Одним словом, молодой офицер полностью завладел моим сердцем, и являлся мне во снах.

Но однажды, холодным зимним утром все пошло не так. Этот день навсегда отпечатался в моей памяти. Меня разбудила моя горничная – Маша. И кинулась причитать, что маменька моя – Наталья Сергеевна, слегла. А Петра Николаевича нет дома. Что же делать?

Я тяжело поднялась, тихо злясь, что посмели потревожить мой сон. Я догадывалась, что маменька предприняла очередную фальсификацию, лишь батюшка наш вернулся побыстрее. Так случалось не раз, поэтому я не скрывала раздражения.

Но странное, не доброе предчувствие сжимало мою душу все утро. Ощущение беды, что вот-вот нагрянет, не давало покоя.

Я заглянула к маменьке, и поняла, на этот раз все серьезно. Наталья Сергеевна была бледна, ее темные волосы выделялись темным пятном на фоне белоснежных подушек, а глаза казались огромными и безумными.

– Аннушка, доченька, – слабо начала она, – ты должна… – она смолкла на секунду, – надо предостеречь твоего батюшку… езжай… езжай прямо сейчас в город…останови его… Маша! – обратилась Наталья к двери.

В ту же минуту в комнату маменьки вбежала моя помощница.

– Вели Макару запрягать, барышня едет в город, – властным, не естественным для умирающего человека, голосом, приказала Наталья.

– Но… маменька…

Наталья Сергеевна метнула на меня строгий, серьезный взгляд. Я его заметила, хотя это заняло всего долю секунды, потом чернота ее глаз вновь смягчилась.

– Ступай, Аннушка. Поговори с папенькой. Скажи, что я больна. Пусть приезжает. Поторопись, – и маменька прикрыла глаза, всем видом давая понять, что разговор закончен.

Я вышла за дверь и едва слышно топнула ногой, ведь мне совершенно некуда было девать обуявшую меня злость и раздражение от собственного бессилия. По малейшей прихоти маменьки я должна ехать этим морозным ранним утром в Город! Я взглянула за окно. Мелкий снег сыпал с темного неба, покрывая землю тонким слоем сырого снега. Меня передернуло от одной только мысли, что мне предстоит такая, отнюдь не уютная поездка.

– Барышня, извольте переодеться? – послышался голосок Маши.

Я молча последовала за ней. И уже через час моя карета мчалась сквозь сумрачное утро, навстречу промозглому ветру, и никакие меха не могли смягчить того озноба и дискомфорта, что я испытывала. А если прибавить к этому мою уязвленную гордость, то, в общем, я чувствовала себя более чем отвратительно.

Но на этом мои злоключения не окончились.

К моему величайшему удивлению, папеньки в нашем городском доме не оказалось, не смотря на ранний час. Николай тоже отсутствовал и я, в расстроенных чувствах уже готова была вернуться, как вдруг, недалеко от Главной городской площади я увидела карету отца. А на козлах узнала Павла, батюшкиного возницу. Я выбралась из своего экипажа и направилась к слуге.

– Павлуша, а где же мой папенька? – стараясь быть вежливой, спросила я, кутаясь на промозглом ветру.

– Там, – отозвался возница, махнув в сторону площади.

Я проследила за его рукой и увидела огромную толпу людей, которая все возрастала на площади.

Резкий порыв ветра сорвал мой капюшон, растрепал наскоро собранные волосы.

Но во всей этой суматохе мне удалось разглядеть в толпе знакомое, родное лицо. Там стоял Николай. Я двинулась, было к нему, в надежде выяснить, что происходит здесь, и что здесь делают они оба.

Но к моему величайшему удивлению, Павлуша сорвался с кареты, и довольно грубо затащил меня в папенькин экипаж. Я боялась привлекать внимание, и спокойно села.

– Простите, барышня, – извинился Павел, – но Петр Николаевич не велел…

Я небрежно отмахнулась, откинулась на мягкие подушки экипажа, и сама не заметила, как заснула. Мой сладкий сон нарушил устрашающий грохот. Я испуганно приникла к окну кареты. Вечерело. Толпа на площади заметно прибавилась, появились царские войска и пушки. И именно ее залп меня разбудил. И тут, к своему ужасу среди военных я узнала Антона. У него на руках, весь в крови… лежал папенька!

Я рванула ручку кареты, что та откроется. Но Павел запер ее снаружи. Я принялась тарабанить по стеклу, в надежде привлечь его внимание. Но никто не спешил мне на помощь. Я вновь взглянула на площадь, в надежде узнать судьбу Николая, как вдруг, к моему ужасу, карета рванулась с места с такой силой, что я невольно откинулась на подушки.

– Паша.. Павлуша! Выпусти меня!

Но, казалось, возницу подменили. Он несся стремглав, я приникла к окну, в надежде увидеть хоть что-то, хоть какой-нибудь намек на то, что Николай жив! Но, должно быть, не суждено было мне успокоиться. Потому что, вслед за каретой, чьей пленницей я оказалась, бежал Павлуша. Я в панике осознала, что возница кто-то чужой и неизвестный.

После часа бешеной скачки, карета резко остановилась. Я испуганно вжалась в сидение, но меня никто не спешил выпускать. Ночь сгустилась над городом, небо затянуло.

Прошло довольно много времени, прежде чем дверца кареты неожиданно распахнулась. Я затаила дыхание. Темный силуэт замер, все еще сжимая ручку кареты своей рукой. Человек казался огромных размеров, и закрывал собой скудный свет, пробивающийся с улицы в экипаж.