Валерия Вербинина - Ласточкино гнездо

Вот, к примеру, Эдмунд Адамович пару раз рявкал на помощника, который по мелочи проштрафился – нечетко написал цифры на дощечке, криво установил камеру. Но ведь любому же ясно – из-за таких вещей не убивают.

– Например, – Свидригайло быстро глянул лист одного из предыдущих протоколов, – с Голлербухом ссорился?

– Вы имеете в виду Володю Голлербаха?

– Да, его.

– Да нет, с какой стати…

– А вот, к примеру, художник ваш, Усольцев? Или Лавочкин. Умора какой актер, – добавил Сандрыгайло, улыбаясь во весь рот, но тут же напустил на себя официальный вид. – С ними Деревянко ссорился?

Вася счел своим долгом вмешаться и объяснил недоумевающей Лёке, что именно Усольцев, Голлербах и Лавочкин вчера обнаружили убитого, причем все трое были в подпитии и, как следствие, первыми попали под подозрение.

– Послушайте, – начала Лёка, оправившись от изумления, – они никогда… Как вы вообще можете думать, что кто-то из них имеет отношение к… к этому делу…

Она говорила, и в то же самое время какой-то противный голос нашептывал ей, что даже она сама несколько часов назад обдумывала убийство человека, который по большому счету ничего плохого ей не сделал, а раз так… Раз так, вообще никому нельзя верить.

– Я просто задаю вопросы, – пожал плечами Сандрыгайло и быстро-быстро стал водить ручкой по бумаге. – В общем, у вас нет никаких подозрений, кто и за что мог убить Деревянко?

– Никаких, – пробормотала Лёка и развела руками. – Я… у меня… совсем… – Она посмотрела на Васю и умолкла.

…Примерно через полтора часа Сандрыгайло в кабинете начальника ялтинского угрозыска докладывал мрачному Парамонову, что именно ему удалось узнать от коллег убитого.

– Девушка дала зацепку – «Роза ветров». Заведение так себе, но ничего подозрительного за ним не числится. Конечно, если б Деревянко просто оглушили и обчистили, было бы более-менее понятно, кого искать. Но…

Парамонов шевельнулся на стуле.

– Евсеич осматривал тело, – сказал он кисло.

Евсеич был старый доктор, который уже много лет помогал сначала полиции, а потом угрозыску, и его заключения ценились на вес золота.

– И что?

– Один удар в сердце. Евсеич говорит – бандитская манера. Кого-то мы прошляпили, – вздохнул Парамонов.

Среди прочего ему вменялось следить за тем, чтобы к началу курортного сезона в городе не оставалось никакого криминального элемента, способного осложнить жизнь отдыхающих.

Но элемент пер из всех щелей, выходил из тюрем по многочисленным амнистиям, приуроченным к столь же многочисленным революционным праздникам, ехал из Одессы и Ростова, слетался, как мухи на мед, и Парамонов страдал.

Ему приходилось прикладывать нешуточные усилия для того, чтобы соблюдался порядок.

Отчасти выручала разветвленная сеть осведомителей, отчасти – то, что начальник угрозыска положил себе за правило знать все подозрительные места в городе и держал их под контролем. И вот нате вам, за одни сутки разом – выловленный из моря труп и убитый киношник.

– Есть у меня одно соображение… – начал Сандрыгайло, косясь на шефа.

– Валяй.

– К старухе Лукомской недавно вселился жилец. Без чемоданов.

Парамонов насторожился.

– Ну? Кто такой?

– По документам числился как Опалин, а там – кто знает? Соседка Лукомской Крутикова говорит – на роже шрам, да и рожа бандитская. Проверить бы, говорит, его. И вот еще что: по приметам он очень похож на того, кто жену наркома обложил матом, когда она ехала в своем авто. Помните, она нам еще скандал закатила из-за этого…

– Приведи-ка его ко мне, – в порыве вдохновения объявил Парамонов.

– А «Роза ветров»?

– Потом. Сначала этот, со шрамом.

Сандрыгайло не стал спорить, а откозырял и отправился разыскивать подозрительного Опалина, который обнаружился после трех часов поисков возле одного из ялтинских санаториев.

Представитель власти доставил задержанного в отделение угрозыска, а затем события приняли совершенно неожиданный оборот.

Солнце выжгло ялтинские улицы.

Все живое попряталось; даже самые закаленные на свете люди – продавцы лимонада и мороженого – предпочли укрыться кто куда. Жирный дрожащий зной лег на город и обволок его, как маслом. Дышать случайному человеку, вышедшему из дома, было примерно так же легко, как в жерле вулкана.

Обычно оживленная улица возле здания угрозыска словно вымерла в этот знойный послеполуденный час, и только самый стойкий житель Ялты – старый извозчик Мустафа – маячил на козлах своей пролетки.

Его лошадь стояла, понурив голову, и, должно быть, в мозгу ее перекатывались не самые веселые мысли насчет безрассудства хозяина, который в такую адскую жару все еще рассчитывает заполучить какого-нибудь седока.

Неожиданно оба, и лошадь, и хозяин, услышали какой-то странный шум, и в следующее мгновение из окна кабинета начальника угрозыска вылетел человек.

– Шайтан! – вырвалось у извозчика.

К счастью, кабинет располагался на первом этаже, и выпавший оттуда гражданин, судя по всему, не пострадал. Когда он поднялся, Мустафа не без изумления признал в нем самого Николая Михайловича Парамонова.

Тут, надо признаться, даже лошадь заинтересовалась и повернула к начальнику угрозыска голову.

Извозчик заволновался. По опыту прошлых лет он отлично помнил, что когда начальство вот так запросто выкидывают в окна, это обычно служит признаком смены власти.

Уж не проспал ли он какой-нибудь загадочный переворот, уж не кончились ли Советы, уж не вернулась ли монархия?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Кадр – в данном случае отрезок эпизода между двумя монтажными склейками.

В 20-е годы слово «фильм» употреблялось почти исключительно в женском роде.

Эти люди меня пугают ( фр. ).

Сколько шума! Не понимаю, почему они все время повторяют одно и то же. А у девушки такое короткое платье ( фр. ).

Зато ее маленькая белая шляпка довольно милая ( фр. ).

Толстовка (в 20-е и 30-е годы) – тип носившейся навыпуск мужской однобортной рубашки, часто – с большими карманами на груди.