Анна Павловская - Мария, дочь Бургундии

Маргарет молчала и ждала. Она согрелась, успокоилась, но сна не было ни в одном глазу. Она видела, что Жанна настраивается на рассказ, собирается с мыслями и воспоминаниями.

– С чего же начать? Говорите, вам рассказывала о детстве Марии мадам де Равенштейн? Замечательная дама! Немного заносчивая, гордится своей герцогской кровью. Не хочется злорадствовать, но герцог Филипп многим в наших краях дал повод для гордости. Конечно, не все так высоко поднялись, но многие, он никого из своих прижитых на стороне детей не обидел. К тому же у герцога был благородный вкус: он выбирал себе дам из приличного общества, так что все его дети и правда благородного происхождения. Я была главной воспитательницей Марии, а Анна была приставлена для образования и обучения. На самом деле мы просто обе практически все время неотлучно находились при ней и – слава богу! – уживались друг с другом.

Своих детей Господь Анне не дал, вот она и перенесла всю свою нерастраченную любовь на племянницу. Впрочем, вам, наверное, уже не раз рассказывали, что у Марии была странная судьба – ее любили. Бесполезно искать причину, не все подвластно нашему разуму. Может быть, это была последняя любовь Бургундии? Может, какие-нибудь чары, вокруг нее происходило много странных вещей. Не знаю, но это факт.

Мадам де Равенштейн, как и я, всю свою жизнь провела при дворе и только сейчас стала все чаще удаляться в свой замок, печально знаменитый Вейнендале, недалеко от Брюгге. Когда-то в начале века герцог Бургундии Жан Бесстрашный отдал его герцогу Клевскому в качестве приданого за свою дочь, на которой тот женился. А позже он перешел к младшему сыну герцога Клевского Адольфу, лорду Равенштейну. Красивое место, хорошие охотничьи угодья, но для меня оно навеки связано со случившейся трагедией.

Всю свою жизнь мадам де Равенштейн любила Лодвига де Грютюза. Это все знали. Так случается. А ее сначала выдали замуж за этого зануду Адриана ван Борселя, из тех, кто все время критикует существующие порядки, а сам при этом успевает набивать свои карманы. Потом же, после того как она овдовела, ее пристроили за вдовца Адольфа де Равенштейна. Не знаю, была ли она с ним счастлива, но я уважаю его. Может быть, он не столь интеллектуален и образован, как де Грютюз, не так хорошо разбирается в искусстве и литературе, но он был мудр, спокоен и надежен. И он остался верен вашему дому до последнего дня. Хотя это и было непросто.

Я знаю, что вы встречались с моим кузеном Филиппом де Коммином. Его не слишком жалуют в наших землях. Беда в том, что он не просто предал герцога Карла, таких было немало, но он, самый близкий и доверенный советник, предал в тот момент, когда удача стала отворачиваться от его господина. Такого не прощают. Вот Филипп де Круа: он сбежал вместе со всеми де Круа, когда, как они утверждали, над их жизнью нависла угроза, к тому же Карл их не выносил. Но Филипп вернулся к битве при Нанси, когда Карл уже был обречен. Он участвовал рядом с ним в последней битве, был взят в плен, освобожден, вернулся ко двору Марии, наследницы Карла, и с тех пор больше не покидал его.

Так вот, как бы там ни было, я считаю своего кузена незаурядным человеком, умным и проницательным. Он сейчас пишет мемуары, и мы с ним несколько раз переписывались. В одном я с ним не согласна: он считает, что те, кто остался в то ужасное время рядом с вашей матерью, имели виды на какие-то выгоды и привилегии. Конечно, когда служишь при дворе, все это важно, но все-таки есть и такие понятия, как порядочность и преданность. И они проявляются в минуты кризисов.

Адольф де Равенштейн многое получил и от Филиппа, и от Карла, и от Марии, и даже в нынешнее сложное правление. Но, повторюсь, он был из тех, кто остался предан вашему дому. Да, в общем-то, и Грютюз. Не говоря уже об Анне де Равенштейн. Так они втроем и были опорой его, не единственной, но мощной. А ведь было непросто: захват земель, войны, восстания жителей, отсутствие средств, в конце концов, просто угроза жизни. Многие не снесли головы в это смутное время, которым было ознаменовано начало правления вашей матери. К тому же были трудности и морального характера: не все могли принять и ужиться с вашим отцом. Он был другим. Одно дело – ваша мать, наследница бургундской крови. Другое дело – немец, юнец, к тому же заносчивый, которого многие считали проходимцем, и может быть, не без оснований. Он – другой. Он мог легко нарушить слово, обмануть, схитрить. А главное – он чужак, хотя и пытался подражать столь понравившемуся ему бургундскому стилю.

Подумайте об этих двух стариках, которые не раз сталкивались с новым хозяином, пусть он и был всего лишь регентом при малолетнем сыне. Прожив яркую и достойную жизнь, они к концу ее оказались всего лишь наследием старого правления и не могли не раздражать нового правителя своими взглядами и позициями. Но это еще не все. Сын Адольфа Филипп, который вырос с вашей матерью и безоговорочно принял Максимилиана просто потому, что он был супругом Марии, после ряда конфликтов перешел сначала на сторону восставших фламандцев, а потом и вовсе уехал во Францию, где и пребывает по сей день. Сын же Грютюза Иоганн перебежал к французам почти сразу после смерти Марии. Говорят, сейчас, после смерти отца, он вывозит во Францию его знаменитую библиотеку. Зачем она ему? Он, кажется, в жизни не прочитал ни одной книжки. Но мать его, Маргерет, весьма бодрая дама, несмотря на почтенный возраст, обожает старшего сына и отдаст ему все что угодно.

Так что старикам пришлось нелегко – здесь, в Бургундии, они постоянно сталкивались с противодействием Максимилиана, их сыновья находились во вражеском лагере, их мир рухнул. Но они держались, хотя де Грютюзу это удавалось меньше, последние годы он был затворником в своем доме. Для него конфликт усугублялся тем, что он был истинным сыном Брюгге, преданным этому городу до глубины души и пользовавшимся безоговорочным доверием его жителей. Брюгге же, как и многие другие города, Максимилиана не приняли. Интересно, что Адольф и Лодвик и умерли почти одновременно – в прошлом году. Незадолго до смерти Адольф де Равенштейн неожиданно сказал мне, что ни к кому не был так привязан, как к герцогине Бургундской.

Когда умерла ее мать, Марии было восемь лет. Пока Изабель была жива, они не расставались. Все герцоги и их двор кочевали из одного своего замка в другой, причем Карл предпочитал жить отдельно, периодически навещая дочь и супругу. Его жизнь была отдана одной, но страстной идее – величию Бургундии. Он видел ее свободной от всякой зависимости от Франции: «Негоже потомку Карла Великого иметь в сюзеренах наследника Гуго Капета», – говаривал он, подчеркивая древность и величие своего происхождения. Себя же он видел независимым монархом и мысленно примерял корону. В его жизни не было места женщинам, во всяком случае, оно было незначительным.