Павел Девяшин - Соколиная охота

Звякнув дверным колокольчиком, он покинул купеческую лавку – по виду самую основательную во всем ряду, с резным крылечком и внушительной вывеской «Центральный магазин продовольственных товаров, церковной и иной утвари». Стоя подле порога, штаб-ротмистр покрутил головой налево – направо и, не найдя скамейки куда можно было бы приличному человеку присесть, принялся наскоро закусывать прямо так, не сходя с тротуара. Хотя тротуаром этот поросший травой участок земли можно было бы назвать с известной долей условности. Отправляя в рот кусочек за кусочком, он задумчиво смотрел по сторонам.

На улице стояла приятная вечерняя прохлада, не такая промозглая и мутная, как в столице. От длительного разглядывания Курган, как и всякий маленький городок, во многом выигрывал и выгодно отличался от своих громоздких собратьев.

Вот, громогласно призывая горожан навострить ножи и топоры, прошествовал мимо точильщик в малиновом жилете, неся через плечо небольшой точильный станок на деревянной раме. А вот стайка мальчишек с радостным смехом прокатила мимо старое колесо от телеги. Через два дома иная картина, там стоял, опираясь на метлу, дворник в белоснежном фартуке и лениво бранился со старухой, выплеснувшей со двора ведро воды.

– Игнатьевна, ну сколь раз тебе старой говорено, от того что ты на дорогу льешь только хужей делается!

– Чагой та хужей!? Это водицей-то? – все ахала она, вытирая руки о передник.

– Да говорю же, – терпеливо втолковывал ей дворник, – по жиже мести – все одно, что грязь мешать! Ты вон у себя в ограде делай что хошь, а здесь не моги мне! Ишь взяли волю, всю улицу мне измызгали. Одна воду льет, другой навовсе грязи понавел! – качнул он метлой в сторону канавы, что, по всей видимости, служила юному чистильщику обуви прямым источником дохода.

Молодой петербуржец улыбнулся. Нет, все-таки хорошо здесь, подумал он, хотя, наверное, и скучно.

Наконец в дальнем конце улицы показались дрожки извозчика. Вышедший небывалой статью и огромный, словно медведь, он степенно правил мохноногой лошадкой, важно восседая на облучке. Рядом с ним, притом с не менее важным видом, бежал Фальковский чумазый порученец.

В Петербурге или, скажем, в Москве основным промыслом таких беспризорников является торговля газетами, здесь, судя по всему, этаких заведений еще не наличествует. Губерния пока еще не обзавелась собственной типографией. Впрочем, оно и понятно, принимая во внимание местный политический колорит, обязанный своим пребыванием здесь событиям на сенатской площади в двадцать пятом году.

– Куды прикажите, барин? – поинтересовался извозчик, остановив упряжку подле Фалька.

– А что, братец, знаешь усадьбу князей Арсентьевых? – ответил Иван Карлович вопросом на вопрос и вручил мальчонке бублик вместо обещанного пряника. Тот подмене нисколько не огорчился, сунул угощение за пазуху и, завидев дворника, с удивительной поспешностью исчез за углом ближайшего дома.

Детина заметно переменился в лице, помялся мгновение-другое, раздумывая о чем-то своем, и пробасил извиняющимся тоном:

– Оно как не знать! Уж больно далече, ваш бродие. Ведь оно, почитай, через лес. Не серчай, барин, а только не повезу тудыть! Оно как хотите не повезу. Помилуйте, детки малые дома заждались, и кормилица вон пристала за день-то…

– Так ведь я в долгу не останусь! – воскликнул не ожидавший такого поворота событий штаб-ротмистр и тот же час принужден был отступить назад, дабы не попасть под копыта «приставшей кормилицы».

– Эх, барин… Прощения просим… – донеслось уже издалека.

– Чудно-с! Вот ведь на мою голову, какая неудача! – проговорил ему вслед Фальк и задумчиво поправил съехавший набекрень цилиндр.

Эх, и отчего, только нельзя было добраться на почтовых прямо до места?

Так и стоял он посреди улицы, точно ударенный обухом, разведя руки в стороны и глядя вслед удаляющимся дрожкам, когда сзади раздался тихий, по-кошачьи мягкий голос:

– Позвольте мне вместе с господином-извозчиком, принести вам глубочайшие извинения, милостивый государь! Боюсь, я стал невольным свидетелем случившегося и смею утверждать, что фортуна от вас совершенно не отвернулась! О, будьте на этот счет покойны-с. Она, напротив, оборотилась к вам всем своим замечательным ликом! В моем, выходит, лице. Хе-хе-с!

Отставной штаб-ротмистр поглядел назад и увидел перед собой давешнего посетителя почтовой конторы, которого он, торопясь поскорей завершить свои дела, четверть часа назад едва удостоил взглядом. Посверкивая стеклышками пенсне, незнакомец коротко поклонился.

Это был средних лет господин в черном элегантном сюртуке и брюках, в жилете из дорогого сукна. Руки его сжимали лакированную трость с массивным набалдашником. Лицо незнакомца обрамляла элегантная бородка, выдававшая в нем человека не государственного и притом самых смелых взглядов.

Фальк чуть приподнял цилиндр.

– Прошу прощения?

– Ах, видите ли, сударь, мне и самому нынче нужно в усадьбу к Арсентьевым! Смею ли я надеяться, что вы составите мне компанию? Ну, не смотрите на меня так, точно я вам на собственном горбу предлагаю прокатиться, хе-хе-с! У меня там бричка, чуть дальше по Дворянской… – пояснил незнакомец и небрежно махнул рукой.

Молодой человек машинально повел глазами в указанном направлении. Другой конец улицы таял в сгущающихся сумерках и разглядеть бричку, даже если она там действительно была, не представлялось возможным.

– Разрешите представиться. Нестеров, Вадим Сергеевич.

Иван Карлович назвал и себя.

В небесных сферах происходила истинная баталия. Полная луна серебряным светом, словно пиками, пронзала и рвала то и дело набегавшие на нее непроглядные полчища туч. Оттого вокруг становилось то светло, почти как днем, то вновь распространялась повсюду кромешная чернота.

Над лесом, проворно кружа между густых крон, бесшумной тенью летел огромный филин. Он чуть слышно взмахивал широкими крыльями и на какое-то время застывал в прохладном ночном воздухе, высматривая себе добычу. Внезапно его перьевые уши слегка колыхнулись, хищно изогнулись когтистые лапы, и он камнем бросился вниз, к земле. Казалось, ничего не могло помешать торжеству охотничьего инстинкта, и вдруг темноту пронзил луч желтоватого враждебного света. Филин с обиженным уханьем устремился прочь.

Чудесным светочем оказался стеклянный масляный фонарь. Он был прикреплен к старенькой бричке, поспешавшей по чуть заметной в ночи дорожной колее. Чадящий светильник едва выхватывал из черно-синей мглы силуэты деревьев и частые глубокие лужи, зеленоватой жижей блестевшие прямиком на пути.

– Так, значит, вы – доктор? – спросил Фальк, трясясь на жестком сиденье и по привычке не выпуская из рук длинный атласный сверток.