Барталомей Соло - Драма 11

Папка помер в две тысячи четырнадцатом, когда я учился на третьем курсе. Я слышал, что его убили, там, на севере. Слышал, что руку приложил его партнер. Много чего слышал, но что я мог сделать? Я-то и знал его не очень хорошо, ведь виделись мы всего лишь шесть или семь раз в жизни. Меня настигла легкая грусть, которую я смыл хорошим виски и занюхал не менее хорошим кокаином. Это был темный период в моей жизни. Длился он пару дней. Потом начались юридические проволочки – оформление наследства, головоломки с офшорами и банковскими счетами, общение с дебильными бухгалтерами и исполнительными директорами, многочисленными партнерами и какими-то чиновниками, с которыми батя мой наводил мосты. Уж как ни отпирался я от участия в семейном бизнесе, а все же батя, пускай и мертвый, в этой битве победил. Пришлось вникнуть и разобраться. И уж думал я, что теперь жизнь моя станет мрачной и однообразной, ведь на плечи падает столь тяжелый груз ответственности, как на подмогу пришел мой сводный старший брат, которого я никогда прежде не видел. Даниил, тридцати пяти лет. Сын той советской хабалки от первого брака, которую папка бросил с первым капиталом. Появился как Черный Плащ из темноты и с корабля принялся претендовать на наследство. Я бы мог его без проблем угомонить, ведь он был военным. Военные только и думают о том, как бы квартиру себе прихватить и пенсию тысяч в тридцать обеспечить. Им больше и не нужно, так что я подумал откупиться от этого своего вновь образовавшегося брата по-быстрому, бросив ему эту кость. Однако он проявил рвение, настойчивость и оказался человеком достаточно порядочным, что и определило его собственную судьбу, а заодно и мою. Нас было двое в деле. Умный и порядочный Даниил занимался операционными вопросами, а я, Илларион, младшенький, только и успевал, что размахивать кредиткой, урвав себе пятьдесят один процент акций папкиного конгломерата. Порядочный, но прямолинейный Даниил не знал об офшорных счетах, а это был самый важный секрет погибшего бати, и я о них, конечно, тоже не распространялся, потому что когда-то дал его юристу слово джентльмена. Джентльмены, как вы знаете, слов на ветер не бросают. Мы довольствовались дивидендами с основной деятельности – я дико кутил в Европе, а Даниил в течение года присматривал себе квартирку на Крестовском Острове.

В две тысячи семнадцатом я вернулся в Санкт-Петербург, порядком утомившись от Rue de Rivoli, Champs-Élysées и Montmartre. Вернулся взрослым человеком, другим человеком. Я и раньше, на протяжении своего студенчества, приезжал в Питер, но теперь я решил обосноваться там окончательно. Оставалось только определиться, чем я буду заниматься. Сорбонна дала мне диплом юриста, но право в Европе и право в России (если в России право вообще есть) уж слишком разные вселенные. Я даже подумал купить себе должность в какой-нибудь затхлой конторе, вроде ФСИН и ФССП (не пугайтесь аббревиатур, это не так важно). Поговаривали, что с моими деньгами можно взобраться наверх с таким ускорением, что я бы и не заметил, как на плечи мои упали погоны с какими-нибудь жирными звездами. Я прикинул, как можно изгаляться, сидя в таком кресле, и понял, что унять мои нравы не под силу ни одному из этих кабальных кабинетов. Попробовал писать – сидел на Невском летним вечерком, в кафешке с красными маркизами, попивал вино и писал какой-то бредовый рассказ про то, как инопланетяне напали на Париж. Нет, я был слишком своевольным, слишком непостоянным, чтобы сидеть вот так сутками напролет, уткнувшись в экран, пока жизнь пробегает мимо. Я хотел огня. Хотел чего-то нового, что, впрочем, оказалось сложным хотением в мои двадцать три, когда я испробовал почти все. Уехать в Азию? Ненавижу людей, особенно азиатов, с их вечным кашлем и сморканием. Острова? Ненавижу песок, летающих пауков и отсутствие цивилизации. Штаты? Там оружие разрешено, глядишь, прихлопну какого-нибудь кутилу вроде меня. Нет, Россия для меня. Даже не так. Питер для меня. Моя отдушина, глоток свежего воздуха на севере разросшейся Татаро-Монгольской Империи. Последний оплот цивилизации, последний бастион, и единственный в этой стране, за которой я готов убивать. Здесь люди с деньгами могут делать все, что захотят, а я всегда скептически относился к законам и ограничениям. Здесь можно быть самим собой, если у тебя есть такая возможность. В Париже даже богачи скромничают, ибо там имеются такие понятия, как репутация, да и закон все-таки, как-никак, уравнивает между собой разные прослойки населения. Здесь же закон был на моей стороне, и любой вопрос упирался лишь в нужную сумму.

Так я попал к дядьке в «Атлас Медиа». Он принял меня на работу в должности регионального журналиста после трех роксов «Гленливета», а потом, конечно же, много раз жалел об этом поспешном решении. Дядька мой, Анджей Павлович, был родным братом мамки, покойной польской графини. Но этот, в отличие от нее, меня за что-то любил. Может быть, думал, что я буду готов однажды поделиться с ним своим состоянием? Я не вдавался в подробности его любви. Мужик он приятный, работящий (что я считаю больше минусом, нежели плюсом) и заботливый. А кому, как не мне, требовалась настоящая забота в ту пору? За год я освоился на работе в редакции. Точнее, так. За год редакция освоилась с тем, что теперь там работаю я. Я мог не ходить на работу неделями, поддаваясь соблазнам питерских наркопритонов и эскортов. Работники агентства меня не любили, ведь разве может кому-то нравиться делать чужую работу, пока ответственный за нее неделями отсутствует, а потом является в офис потрепанный, как ни в чем не бывало? Я рушил дисциплину, подрывал авторитет руководства и порочил честное имя «Атлас Медиа». Но было во мне одно преимущество, которое с лихвой перевешивало на весах здравомыслия все эти недостатки. Я был хорошим журналистом. За год я провел три журналистских расследования, каждое из которых получило престижную награду в Европе. Любой мой материал вызывал фурор на Западе и Востоке, и мне, как человеку, который разочаровался в жизни еще до совершеннолетия, этот фурор открывал двери туда, куда не способен был открыть ни один стимулятор. Я брал материалы без охоты, обращая внимание лишь на те, которые могли показаться мне интересными с точки зрения личных открытий. За год всего три статьи, но зато какие, и вот… Вот, наконец, четвертая! Предыстория свалила меня наповал с первых слов дядюшки Анджея, раздающего материал на очередной планерке, куда мне посчастливилось попасть в промежутках между тусовками. Пропала девочка шести лет. Пропала без вести в деревне с двумя тысячами жителей под названием Большая Рука, что в Свердловской области. Край света, настоящий тупик человечества. Добровольцы прочесывают ближайшие леса, полиция проводит следственные действия, телевизор молчит. Но Европа и весь западный мир хотят видеть своего исполинского соседа настоящим. Таким, какой он есть и деревня… Эх, что тут скажешь, деревня – это и есть настоящая Россия, а точнее, Россия без макияжа. Нет, не Питер, где даже на хуй тебя посылают ямбом, не Москва, где миллионы бездарностей каждый день делают вид, что работают и что-то производят. Вот здесь и есть та самая Великая и Непобедимая, и мой дядя показывал ее такой, какой она была на самом деле.