Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне. Том I и II

– Ну ничего, ничего. Не грусти. Кажется, я знаю средство…

Хэлена с надеждой подняла на Мать заплаканные глаза, а ведьма продолжала:

– Если Рогатому угодна только Эрика, то нужно вернуть девчонку.

Хэлена слушала молча, изредка кивая, а Мать продолжала:

– Он ведь мужчина, поэтому, возможно, захочет не только Эрику, но и…

– Я согласна! – с плохо скрываемой радостью произнесла Хэлена.

Мать тоже улыбнулась и кивнула.

– Тогда ты будешь помогать мне. Где она и с кем – вот, что нам нужно узнать.

* * *

Разволновавшись в ратуше, Дитрих с Готфридом решили немного успокоиться. Ни о каком сне уже и речи быть не могло – Дитрих признался, что у него коленки тряслись в кабинете викария. Готфриду тоже пришлось поволноваться. Поэтому они решили, чтобы не терять время на пустой сон, зайти в любимую пивную и выпить пива, благо оно отлично помогает уснуть, и набить животы.

Они расположились за угловым столом, чтобы не мешали болтающиеся туда-сюда посетители. Стол был грязным, в царапинах от ножей, словно мясницкая доска, и был зрелищем довольно печальным. Но лишь до того момента, как его украсили двумя зайдлами пива и цепочкой толстых сосисок.

– Я думаю, кто-то донёс Фёрнеру, что я забрал её к себе, – мрачно сообщил Готфрид, отрывая одну из них.

Дитрих даже отставил кружку.

– Уверен! Проклятые стражники! – он закатил глаза, соображая с явным усилием. – Как думаешь, Гога, ради выслуги нажаловались или по глупости наболтали?

Готфрид пожал плечами, сосредоточившись на пиве, и ничего не ответил.

Дитрих тоже взялся за еду и пиво, и только изрядно выпив, продолжил говорить. Причём ещё больше, чем обычно.

– Вот ведь мерзавцы. Нет чтобы промолчать, просто по дружбе… Рассказали… Надо их выловить да потолковать по душам. А лучше рожи им почистить. Ненавижу тех, кто ради выслуги, ради звания готов дружбой и всем поступиться… А ещё ненавижу этих еретиков! Всяких там ведьм, колдунов, гадалок, некромантов, дьяволов, предсказателей и знахарей! А знаешь за что? Да за то что они против веры, против Бога идут! Да и ладно бы, если б просто Господу не молились, но ведь и людей губят, посевы уничтожают, скотину портят! Вера, христово учение, она ведь для того нам, грешным, дана, чтобы души спасти и начать жить в мире и любви. – он отхлебнул и продолжил, – А ещё ненавижу людей, которые друзей предают. Вот я ради друга, ради тебя, Готфрид, хоть в ад спущусь! – и Дитрих похлопал товарища по плечу. – Пусть хоть вся шведская армия против нас двоих встанет, а всё равно нельзя бежать, потому что друг рядом. А с другом и умирать веселей! Правильно?

– Да, – кивнул Готфрид. – А я презираю тех людей, кто не только против веры идёт, но и против власти, против всех, пытаясь своего выгородить. Если обвиняют твою жену или дочь в колдовстве, так стоит ли из-за этого против людей, против всего поворачиваться? Писать доносы, с еретиками сговариваться… А может жена твоя дьяволу отдавалась? А может она детей новорождённых живьём ела? Ведь нельзя из-за страха потерять близкого человека против всей империи становиться? Все мы близкими людьми дорожим, но ведь если жена, допустим, душу дьяволу продала, то разве можно её женой твоей назвать? Она ведь что-то вроде дьявола, получается. Нечисть, одним словом. Ведь если не будет власти божьей и мирской, то и родственникам твоим опасность стократ выше будет от дьяволов, от чародеев беспутных, которые ради удовольствия людям вредят. Если не умрёт одна ведьма, могут пострадать множество невинных.

– Вот! – поднял Дитрих палец. – Дерьмо. Это, брат, от слабости всё! Если слаб человек духом, то он ради мирского, ради суетного готов свою жалкую душу загубить! Ему говорят, что спасётся он, если выдаст жену-ведьму или дочь, а он упираться начинает! Страх и слабость – вот что душу губит, заставляет человека против веры идти.

– То-то и оно, – вздохнул Готфрид. – Представь, если бы каждый, ради спасения души, взял бы да и открыл инквизиции каждого еретика, каждую ведьму или знахарку, которую знает. Вот тогда бы мир от скверны очистился. Жаль, не все это понимают. Думают, что могут к знахарке сходить или к травнице, чтобы она их вылечила, а потом в церковь. Бог всё простит.

– Ох, всех бы знахарей извести, то-то дело хорошее было бы… – Задумчиво обронил Дитрих. – Все болезни молитвой да верой в Господа излечить возможно, а они с дьяволами якшаются…

– Не скажи, – помотал головой Готфрид. – Кажется, герры Шпренгер и Инститорис в своём великом труде писали, что если знахарка Господу служит и молится ему ежедневно, то таких можно в живых оставлять, потому что они людям будут пользу приносить своим чародейством и знахарским умением. Хотя, возможно, я что-то путаю.

– Не знаю, не читал я « Молота ведьм», – отмахнулся Дитрих. – И никакие знахари мне не любы. Конечно, они могут вылечить от болезни какой или ещё чего, но кто знает, не нашлют ли они порчу на тебя? Особенно те, что в колдовстве сведущи. Им только дай волю!…

– Вот поэтому и нужно, чтобы инквизиция о них знала! Чтобы раненый или больной не боялся за душу свою. У герра Фёрнера их, по слухам…

– На то он и герр Фёрнер! Давай этот разговор прекратим, мало ли? – сказал Дитрих, осматриваясь по сторонам. – Глянь лучше, как на нас те двое смотрят!

Готфрид обернулся и всмотрелся в лица двух мужчин, наблюдавших за ними.

– А спорим, я их сейчас глазами прогоню, как чародей какой?

И, не дожидаясь ответа, Дитрих уставился подозрительным взглядом на двоих спутников. Готфрид искоса наблюдал за их реакцией: мужчины, хлюпавшие дешёвой похлёбкой, сначала опустили глаза принявшись вдруг что-то искать в чашках. Дитрих смотрел на них не мигая, приговаривая что-то себе под нос, словно шепча заклинание. И вдруг один мужчина спешно поднялся, едва не опрокинув длинный прямоугольный стол, и, что-то неразборчиво бросив второму, направился к выходу. Второй же, с опаской глянув в сторону друзей, последовал за ним с расторопностью рекрута имперской армии.

– Что я тебе говорил! – загоготал Дитрих, когда испуганные посетители исчезли за дверями. – Ведь ни единого колдовского слова не знаю, а вот прогнал этих двоих! Выходит сила колдунов только в страхе, который они маловерным да деревенщинам всяким внушают! Эти же, вон, испугались, что я сейчас их в Труденхаус потащу, вот и сбежали!

Уже стемнело. Мартин ходил где-то, а не встречал Готфрида, как обычно. Спасённая уже давно, наверное, бежала. Проснулась в чужом доме, в чужой постели, испугалась всего того, что могло произойти, и, выбравшись через окно, вернулась в свой опустевший дом.

Однако он всё равно достал гребень, который всегда носил с собой, и расчесал волосы.

Затем, покачиваясь, Готфрид повернул ключ в замке, открыл дверь и… не узнал своего жилища. Исчезла серая паутина со стен и потолка. В камине, избавленном от сажи, догорали несколько толстых поленьев. С кухни тянуло ароматом жаркого. Пол был тщательно вымыт, а на отскобленном от грязи столе, словно войско императора на смотре, стояла вычищенная до блеска посуда. Гостья, устав от проделанной за день работы, спала на постели для гостей, укутавшись в тёплое шерстяное одеяло. Готфрид тихо прикрыл дверь, будто боясь спугнуть сладкое наваждение, затем немного постоял над спящей. Её лицо было так прекрасно в неровном свете от пламени очага, что у него сжалось сердце, едва он подумал о том, что мог бы промедлить в прошлую ночь. Тогда бы он поймал того колдуна, что рядился в маску дьявола, но что бы потерял? Потерял бы душевный покой, если бы позволил нелюди надругаться над этим творением небес… хотя покой теперь потерян ещё вернее, и гулко колотящееся сердце на даст заснуть до утра. И пусть герр Фёрнер сетует, что из-за него самые сильные и злые ведьмы ещё на свободе. Готфрид чувствовал себя виноватым, но не сожалел об этом.