Евгения Черноусова - Утятинский летописец

– Да как же это возможно?

– Сдается мне, от чужого человека брань легче терпеть. И за деньги, а не так, как сейчас.

– Деньги? Вот за Аглаей Барташевской, говорят, большое приданное дают. Только и она пока не просватана. Ой! Помяни черта, и он тут как тут. Машенька, смотри: в экипаже и с кавалерами.

– Это кто с ней? Ты же знаешь, я близорука.

– Верхом Коневич и сам полковник Соловьев! А в коляске твоя родня Черемисинов.

– Какая родня! Так, седьмая вода на киселе. Мы и не знаемся.

– А говорили, что сватался он к тебе.

– Когда в уезд приехал из столицы, он первым делом к папеньке явился. И ко мне проявлял особое внимание. Тогда дедушка умер, он думал, я наследница. А когда узнал, что Зосимки заложены и перезаложены и на торги выставлены, он сразу к нам дорогу забыл.

– Ефанов не таков!

– А Ефанову маменька выгодную партию ищет. И будет об этом. О, медам! Рада встрече!

Навстречу барышням шли Анна Адамовна Шпильман с дочерями в сопровождении подпоручика Лёве и голубоглазого кудрявого подростка. Старшая из сестер, Марта, училась с Машей и Китой в пансионе.

– Узнаете нашего кавалера? – спросила меньшая Шпильман, Нюта. – Гимназист Коленька Петров!

– Это вам он по родству Коленька. А для нас Николай Николаевич. Помните меня, господин Петров? Лет семь назад мы с вами на детском празднике у Барташевских волхвов представляли.

– А еще рыцарями на мечах сражались, – ответил покрасневший мальчик. – Рад встрече, Марья Игнатьевна.

– А Катерина Ивановна ваш тулупчик, ленточкой перевязанный, в руках держала. Она была пастушкой, а тулупчик ваш – овечкой.

– Как же! Две маленькие барышни, не помню уж, кто, хотели овечку погладить. Очень я боялся, что они тулупчик мой унесут.

– Помню-помню! С трудом слезки сдерживал. Анна Адамовна, вы куда всем обществом направлялись?

– Просто гуляем, Машенька. Не желаете присоединиться к нам?

– С удовольствием! Кита, предложи руку Анне Адамовне! А я, с вашего позволения, на Николая Николаевича обопрусь. Барышни, не возражаете, что я вашего кавалера умыкну?

Поворачиваясь, она успела поймать благодарный взгляд Марты. Маша не расположена была к большому обществу, но увидела, что барышням Шпильман нужно было с подпоручиком переговорить, поэтому и пошла по аллее с Коленькой, закрыв собой барышень от взгляда матери.

– А расскажите мне, господин гимназист, о столице. Вы ведь в Петербурге обучаетесь? Я ни разу там не была!

Они прошлись до каменной ограды сада и повернули обратно. Из боковой аллеи навстречу им вышла шумная компания Аглаи Барташевской. Ни с одной стороны желания объединиться не было, но простые правила вежливости вынудили их остановиться и заговорить. После преувеличенно радостных приветствий наступила неловкая пауза. Тогда Коневич обратился к гимназисту:

– Коля, с родственницами вашими я знаком, но, может быть, вы представите нам своих спутниц?

– Да, извольте… Марья Игнатьевна Тумбасова.

– Дочь Игнатия Илларионовича? Простите, мы, кажется, знакомы?

– Наверное. В Утятине, мне думается, все немножко знакомы.

– А это Катерина Ивановна Тихменева.

– Рад знакомству. С вашим батюшкой Иваном Петровичем я имел дела по казначейству. Весьма достойный человек!

Все это время Аглая нервно постукивала ногой, явно желая поскорее распроститься. Маша желала того же, но помогать Аглае? Пусть помучается!

– Вы будете сегодня в Дворянском собрании? – это Коневич обратился к барышням.

Маша молча поклонилась. Кита бросила не нее вопросительный взгляд. Наконец-то откланялись.

– Ты же не собиралась…

– Разумеется. А что, мне следовало отнекиваться, напрашиваясь на уговоры? Собиралась – передумала! А как Аглая вертелась! Неловко ей с нами.

– Боялась, видно, что я ее кузиной назову.

У ворот сада распрощались. Нюта сияла, глаза ее блестели, щеки горели.

– Объяснение произошло! – воскликнула Маша, отойдя от сада на некоторое расстояние.

– Что за манера сводить влюбленных! Это свойственно старым девам, – засмеялась Кита. – Я сперва не поняла, что ты в гимназиста вцепилась. Но когда маменька то и дело оборачивалась…

– Пусть хоть Нюте повезет. Лёве, он милый.

– Гимназист тоже милый. Как глядели на тебя голубые глазки! Маша, ты Мессалина! Можно ли столь юного кавалера завлекать!

Переступив порог дома Тумбасовых, они услышали:

– …заботясь о благоденствии народа…

– Господи, Микулин!

– Кто таков?

– Папенькин знакомый. Каждый год на несколько недель в Утятин наезжает по делам.

– А тебе что за печаль?

– Нуда он. «Просвещение народа», «благопристойность», «столпы самодержавия», «развитие промышленности». А в коридоре Наташку по щечке треплет.

– У, старый такой.

– Это не помеха. Папенька тоже треплет. Пойдем ко мне!

Только повернули к лестнице, Софья Анисимовна окликнула:

– Машенька, ты разве не видишь, у нас гость.

– Здравствуйте, Софья Анисимовна.

– Здравствуйте, Catrine. Федор Ионович, я прошу прощения за невнимательность нашей дочери к вам. – Маша еле слышно вздохнула. – Позвольте представить вам ее подругу. Екатерина Ивановна Тихменева, племянница Марии Афанасьевны по отцу.

Барышни переглянулись и присели на козетку.

– Вы родственница князя Ишеева?

– Дедушка не носил титула.

– Однако в Бархатной книге Ишеевы записаны княжеским родом.

– Не утятинские. В нашем уезде нет титулованной знати.

– Только из-за нежелания похлопотать.

– Ну, если кузен Афанасий Петрович изъявит желание…

Федор Ионович обратил свой взор на Машу:

– Марья Игнатьевна, вы по-прежнему музицируете?

– Редко. Больше занимаюсь обучением сестры. – Лицо Софьи Анисимовны покрылось красными пятнами. – Простите, Федор Ионович, мы, наверное, помешали вашим с папенькой серьезным разговорам. А кузина зашла посмотреть мои покупки.

Поднимаясь по лестнице, гостья спросила:

– Что так взволновало Софью Анисимовну?

– Ах, наверное, она гостю похвалилась, что наняла для Лизаньки учительницу музыки. И что она гораздо способнее своей нескладной сестрицы.

– Бедная ты бедная. У меня тоже маменьки нет, но хоть папенька мачехи в дом не привел.

– Да, твой папенька славный. И любит тебя. Только вся родня на него косится: и папенька, и тетка Марья Афанасьевна.

– Маша, а почему ты ее тетей стала звать? Это мне она тетка, а тебе бабка двоюродная.

– Маленькой я ее бабушкой звала. Но потом поняла, что ей это неприятно.

– Хочет казаться моложе, а со взрослой внучкой того быть не может?

– Вот погоди, засохнем в девках, будем и мы племянниц сестрицами звать!

В Машиной комнате Кита схватила томик стихов и стала его листать:

– Ах, Маша, взгляни! Ну, не странно ли: