Леонид Юзефович - Журавли и карлики

Катя задержалась на почте. Посмотрев расписание, он взлетел к себе на этаж. Сосед валялся на кровати с газетой «Сокровища и клады». Жохов молча вынул ее у него из рук, сложил, сунул в карман, чтобы не скучать в электричке, и спросил, где его сумка. Оказалось, у дежурной, вчера еще сняли.

Сумка стояла за стойкой рецепции, на полу. Он потянулся к ней, но дежурная ногой задвинула ее под стул со словами, что сейчас выпишет квитанцию, с него двести рублей.

– За что? – удивился Жохов.

– Вот там все написано, читайте, – указала она в сторону висевшего на стене прейскуранта услуг. – Ваша сумка с вечера стоит в камере хранения. У нас тариф двести рублей в сутки.

– Сутки-то еще не прошли.

– После восьми часов плата взимается как за полные сутки.

– Совсем очумели!

Жохов обернулся за поддержкой к соседу, сошедшему в холл вслед за ним, и сквозь стеклянную дверь увидел на аллее Катю. Лишь сейчас пришло в голову, что придется как-то объяснять ей происхождение этой сумки. Он направился к выходу, бросив через плечо:

– Бумажник забыл. Вечером зайду.

– После восьми будет четыреста, – предупредила дежурная.

Она не вполне уверена была в своей правоте и тоже апеллировала к соседу Жохова:

– Я-то что! Начальство распорядилось.

Сосед поддержал ее, сказав, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке.

– Ты-то чего подсеваешь, каша гурьевская! – обернулся к нему Жохов. – Демократ, блин, все мозги себе прохрапел. Тебе демократия – как зайцу стоп-сигнал.

На крыльце он взял Катю под руку, другой рукой извлек из кармана бутылку «Каберне» и произнес тоном человека, имеющего в жизни все, кроме счастья:

– Приходите ко мне ужинать. У меня есть вермишель.

Сосед сквозь дверь хорошо рассмотрел эту женщину в кроличьей шубке и запомнил приметы. В столовой он ее не замечал. Отдыхающих мало, все на виду. Дачница, наверное.

Бумажка с номером Севы была при нем. Вчера он хотел выбросить ее от греха подальше, но передумал и сунул в паспорт, который всегда носил с собой на случай, если привяжется милиция или станет плохо с сердцем.

Таксофон работал, на том конце провода трубку взяли сразу. Сосед хотел представиться и не сумел. От обиды голосовые связки перехватило спазмом. Чтобы успокоиться, он глубоко вздохнул, затем назвал себя и, оградив микрофон ладонью, сказал:

– Он только что был здесь. Вечером опять придет, приезжайте.

От метро «Войковская» до отраслевого института, где Гена раньше работал вместе с Жоховым, а теперь без него, нужно было минут двадцать ехать на трамвае. По дороге Жохов рассказал про Хасана и получил совет заявить в милицию.

– Не знаешь нашу милицию? – разозлился он. – У Хасана бабок всяко больше, чем у меня.

– А чего, собственно, ты от него бегаешь? – спросил Гена.

– Что значит – чего? Поймает, заставит комнату на себя переписать.

– Интересно, как ты себе это представляешь? Там же куча бумаг, нотариус, регистрация.

– Паяльник в жопу засунут, и никаких проблем.

– Главное, не паникуй. Если все так, как ты говоришь, тут вообще какая-то самодеятельность. На счетчик так не ставят.

– А как ставят?

Этот вопрос Гена игнорировал и перевел разговор на предстоящую встречу.

Взятый у дядьки диск лежал в пакете, два слоя полиэтилена скрывали под собой тридцать тысяч долларов. При таком багаже свидание с незнакомыми людьми требовало хотя бы элементарных мер предосторожности. Решили, что с одним из этих двоих Гена поднимется к себе в лабораторию, а второго попросит подождать у машины. Жохов, прежде чем идти вслед за ними, издали за ним понаблюдает. Если что-то покажется подозрительным, из автомата позвонит Гене по служебному телефону и тот под любым предлогом отменит встречу.

Из трамвая вышли без четверти два. Институт находился через дорогу, Гена сразу двинулся на ту сторону улицы, чтобы подождать гостей у крыльца. Жохов остался на трамвайной остановке. Отсюда хорошо просматривалась площадка перед зданием института и подъезды к ней. Как минимум следовало проверить, не приедут ли эти ребята со скрытым конвоем.

Нулевой этаж дирекция сдавала под склад. У боковых дверей разгружалась товарная фура, с полдесятка восточных людей таскали какие-то ящики и по желобу спускали их вниз. Парадное крыльцо было пустынно, на стоянке справа от него жались друг к другу несколько «жигулей» с астрономической, похоже, цифрой пробега и морковного цвета «запорожец» – все, чем могла похвалиться большая наука. От прежней жизни не осталось ничего, в Монголию давно никто не ездил. Часть научных сотрудников уволили, другие сами разбежались, остальные постоянно сидели на больничном или прямо на рабочих местах торговали гербалайфом, китайским трикотажем, польской парфюмерией и турецкой кожей, параллельно сочиняя фиктивные отчеты для невидимого начальства. Оно было занято сдачей в аренду тех площадей, которые высвобождались при сокращении штатов. Жохов еще раз порадовался, что он тут не работает.

С институтского крыльца Гена как полный идиот помахал ему рукой, но ответа не дождался. Эти ребята могли быть уже здесь и незаметно наблюдать за входом.

Закуривая, Жохов увидел перед собой пожилую женщину в дутом пальто и таких же сапогах-луноходах. В руке у нее болталась матерчатая кошелка с торчащим оттуда черно-сизым хвостом мороженой рыбы.

– Куришь? – спросила она ласково.

– Как видите.

– Бросить-то не можешь?

– А что?

– А то, что Бог сотворил всех животных и птиц, и рыб, и растения, табак в том числе, и человека поставил властвовать над ними, – зачастила она, понимая, что ее могут прервать, и душевным взглядом компенсируя вынужденную скороговорку, чтобы дослушали до конца. – А ты допустил, что трава над тобой властвует. Ты, значит, против Бога идешь, а о том не думаешь.

– Давай-давай, тетка, иди, – сказал Жохов.

Она не двинулась с места.

– Что ты меня гонишь? Я трамвая жду. Ты тоже ждешь, чего время зря терять? Жизнь быстро проходит. Стоишь ты, например, за чем-нибудь в очереди и думаешь, будто с очередью подвигаешься к продавцу. А на самом деле – к смерти. Куда бы мы ни шли по своим делам, идем к смерти. Ты не стесняйся, спроси меня что-нибудь про Бога. Я отвечу.

– На любой вопрос ответишь?

– На любой. Я академию кончала, у меня диплом есть.

Из кошелки была вынута папка, из папки – запаянный в пленку лист бумаги с круглой голубой печатью. Ее нежный, ни к чему не обязывающий цвет выгодно отличал печати новых организаций от кондово-советских, фиолетовых, проставляемых на века.

Гена по-прежнему топтался на крыльце один. Косясь на него, Жохов взял протянутый ему документ. Это было свидетельство о присуждении Рыловой Раисе Федоровне ученой степени магистра евангелической теологии.