Сандра Лессманн - Королевский судья

— Хорошо, что вы пришли, брат, — сказал он, — ему хуже.

Иеремия поставил сумку с лекарствами и инструментами и подошел к иезуиту. Патер Эдвард Лашер в самом начале эпидемии добровольно вызвался ходить за бедными, хотя ему уже было за семьдесят. Иеремия не мог не восхищаться неутомимой энергией и выносливостью старика, хотя его лицо избороздили глубокие морщины, а согбенное тело было похоже на старое узловатое дерево.

Больной, лежавший на нищей кровати, издал хрип, перешедший в сухой кашель. Из носа вытекала темная кровь и доносилось гнилостное дыхание. Иеремия откинул со скорченного от боли тела испачканную простыню и осмотрел его сверху донизу. Вся кожа была покрыта черноватыми пустулами, а в некоторых местах образовались воспаленные карбункулы. В паху с правой стороны он увидел бубон размером с куриное яйцо. Иеремия осторожно пощупал твердый нарыв. Больной истошно закричал, как будто до него дотронулись раскаленным железом. Иеремия и патер Лашер удержали его за руки и за ноги, чтобы обезумевший от боли человек не спрыгнул с кровати.

— Как у него дела, брат? — спросил Лашер, когда больной успокоился.

— Вы видите подкожные черные пятна? Их число увеличивается, — прошептал Иеремия, так как никто не знал, что способен воспринимать человек в состоянии горячечного бреда.

Лашер кивнул. До сих пор он не обращал внимания на темные пятна, но теперь заметил их. Это были признаки близкой смерти, которые за последние недели стали ему так хорошо знакомы.

— Понятно, — пробормотал он. — Идите, брат. Я останусь. Может, он еще придет в себя.

Иеремия повесил через плечо сумку и взял белый жезл, который, войдя, поставил у стены. Все, кто соприкасался с чумными, были обязаны, выходя на улицу, брать такой жезл, дабы предупредить прохожих и дать им возможность вовремя посторониться. Отправившись два дня назад в Уайтхолл поговорить с Аморе о Бреандане, он в волнении совершенно забыл об этом. Хотя с жезлом стражи просто не пустили бы его во дворец. Потом Иеремия ругал себя за то, что вообще пошел к Аморе, подвергая риску ее здоровье, так как он до конца не знал, как все-таки передается болезнь. По крайней мере к леди Сент-Клер он решил больше не ходить.

Иеремия постучал в дверь и подождал, пока ему отопрет сторож, дежуривший на улице. Никто, кроме врачей и осматривающих, обязанных сообщать приходским писцам о причине смерти, не имел права заходить в заразный дом, но сторожа, как правило, пропускали священников.

— Подогнать погребальную телегу, доктор? — спросил сторож, вооруженный алебардой.

— Пока нет, — ответил Иеремия. — Я думаю, к утру.

Не оборачиваясь, иезуит направился к следующему пациенту. Сколько раз он уже наблюдал мучительную смерть! Перенесли чуму немногие, и лишь единицы не заболели вообще. Одному Богу было известно почему. Узкие улочки, по которым шел Иеремия, были мрачными и призрачно тихими. Изредка мерцали коптящие фонари, по которым он ориентировался. Кроме стражей, расставленных у запертых домов, на улицах не было ни души, не слышалось ни собачьего лая, ни кошачьего мяуканья. По распоряжению городского совета истребили тысячи собак и кошек. Редкой дворняге удалось улизнуть от живодеров. На грязных улицах встречались лишь крысы. Хотя с ними пытались бороться с помощью крысиного яда, их развелось слишком много. Говорили, во всем Лондоне не осталось мышьяка. Крысам, которые избавились от своих естественных врагов, будто море стало по колено: иногда средь бела дня на глазах у всех они как-то странно отплясывали на навозных кучах, словно пьяные, и тут же подыхали ужасной смертью. Должно быть, и они умирали от чумы, как и их измученные соседи — люди.

Мертвую тишину ночи нарушил скрип колес. Обитые железом ободья катились по сухой земле, поднимая густые тучи пыли; уже несколько недель не было дождя, и город в летнюю жару умирал от засухи. От грохота приближающейся телеги у Иеремии мурашки побежали по спине. В ужасе он остановился и обернулся. Это была одна из тех погребальных телег, что каждую ночь разъезжали по городу, собирали тела умерших от чумы и свозили их к местам массовых захоронений за городом. До Иеремии донесся монотонный голос рыцаря чумы:

— Выносите своих мертвецов!

Он видел, как двухколесная телега с факелом, запряженная единственной лошадью, остановилась перед домом, помеченным красным крестом. Головы возниц были окутаны густым табачным дымом из глиняных трубок, в руках они держали красные жезлы, подобные белому у Иеремии. Словно зачарованный, священник смотрел, как возницы зашли в заразный дом и вынесли труп. Без всяких церемоний они сбросили мертвое тело на уже полную телегу. Тело угодило на самый верх и скатилось вниз с другой стороны. Под ругательства возниц оно с глухим стуком упало на землю. В дверях дома вскрикнула и зарыдала женщина. Иеремия не мог оторваться от этого зрелища, хотя почти каждую ночь наблюдал подобные сцены. Они разрывали ему сердце.

Телега снова двинулась в путь и проскрипела мимо Иеремии. Он заметил, как возницы обшарили труп и принялись раздевать его. Они были выходцами из самых бедных слоев населения, и продажа одежды, даже саванов, означала для них приличный побочный заработок.

В немом ужасе Иеремия не сводил взгляда с проклятой ночной телеги, пока она не свернула за угол. Как каждый лондонец, имевший несчастье ее встретить, иезуит с неприятным ощущением в груди спросил себя, когда же придет его очередь. При этой мысли у него сдавило грудь и к горлу подступила тошнота. Жадно хватая воздух, он прислонился к стене дома, но через несколько минут приступ слабости прошел и он снова задышал ровно. Он знал, это была не усталость, его парализовал страх, глубокий, неуклонно растущий страх, не перед смертью как таковой, а перед страшными мучениями, сопровождавшими ее. Горячечный бред, боль, гниение всего тела — сколько раз он уже это видел! Ужасная смерть!

С усилием передвигая ноги, тяжело опираясь на белый жезл, Иеремия побрел дальше. Ощущение тяжести не оставляло сердце почему-то билось быстро и неровно.

Вдруг Иеремия резко обернулся, но было уже поздно. Мощный удар, который должен быт стать смертельным, пришелся не на затылок, а на шею. У пего подкосились ноги, но сознание он не потерял. Падая, Иеремия рефлекторно выбросил правую руку, защищая голову. Второй удар пришелся на предплечье, отчего резкая боль прошила его до плеча. Иеремия ничего не видел, но точно знал — убийца замахнулся опять и не остановится, пока не добьет его. Иеремия не мог защищаться и попытался откатиться в сторону. Следующий страшной силы удар угодил ему между лопаток. Из глаз посыпались искры. Он услышал еще стук колес и монотонный голос: «Выносите своих мертвецов! Выносите своих мертвецов!» Затем потерял сознание.