Майкл Грубер - Книга воздуха и теней

Тем временем нужно было продолжать менять бумажные полотенца в книгах. Несколько раз они делали это вместе, а Ролли решила, что дальше он справится один. Главное, нельзя ускорять процесс, запихивая слишком много полотенец или кладя их чаше, чем через десять страниц. Если так сделать, объясняла Кэролайн, книга раздуется, потеряет форму и переплет лопнет. Около шести Крозетти заявил, что он голоден. Из еды, как выяснилось, имелись лишь китайская лапша быстрого приготовления и коробочки с готовыми блюдами различной степени несвежести. Теперь понятно, почему Ролли предпочитает обедать с Глейзером. Крозетти вышел, пробежался по главной улице Ред-Хука и вернулся с двумя бутылками вина и большой пиццей.

— Вы купили вино, — сказал она, когда он положил сумку на стол. — Я никогда не покупаю вина.

— Но вы его пьете.

— Ну… да. Очень мило с вашей стороны. Спасибо.

И снова эта еле заметная волчья улыбка — вторая.

Основной темой застольной беседы стал их работодатель, поскольку других точек соприкосновения не было. Крозетти так же мало интересовался книгами как физическими объектами, как она — современными фильмами. Кроме того, старик был ему интересен, а Ролли, если на нее слегка надавить, легко выдавала информацию; в особенности, когда вино стало оказывать свое действие. Крозетти нравилось, как она ест: жадно, будто у нее вот-вот отнимут еду, подобрала все до последней крошки и даже облизнула пальцы.

Выяснилось, что Глейзер поначалу был коллекционером и только потом занялся торговлей; так чаще всего и бывает. Его семья сколотила состояние два поколения назад, открыв сеть универсальных магазинов. Вырос он в фешенебельном верхнем Манхэттене. Глейзеры претендовали на звание интеллектуалов — ложи в опере, посещение концертов, модные туры по Европе и прочее в том же духе; огромная квартира около Центрального парка и большая библиотека. Но шло время, их магазины поглощались более крупными фирмами, деньги вкладывались не слишком удачно, а наследство размазывалось все более тонким слоем на все возрастающее количество родственников. В конце семидесятых Сидни Глейзер превратил свое хобби в способ заработка.

По словам Ролли, у него отсутствовала деловая жилка. Крозетти возразил, что в магазине много дорогих книг.

— В том-то и проблема. Это нерасчетливо — покупать книги вроде Маккенни и Холла за сто пятьдесят тысяч. Для Баумана, Сотби и прочих крутых ребят это годится, но Глейзер не крутой парень. Он хорошо одевается, важничает, но никаких серьезных источников средств у него нет. И наметанного глаза тоже. Люди его уровня должны покупать тысячедолларовые книги за две сотни, а не то, что стоит сотню тысяч, за девяносто пять. И домовладелец собирается поднять арендную плату, а ведь она уже съедает почти половину ежемесячной прибыли… И прибыль-то только на бумаге… По-моему, никакого реального дохода уже несколько лет нет. Обычная история. Богатый коллекционер думает: «Я покупаю много книг, так почему бы не превратить увлечение в бизнес?»

— Это не работает?

— Иногда работает. Но, как я уже сказала, нужно знать свое место и вкалывать. Нельзя рассчитывать, что сразу же начнешь продавать книги на том же уровне, на каком собирал их, — если у тебя нет собственных денег, чтобы вкладывать в дело. Выходит, на самом деле это не бизнес, верно? Скорее, дорогостоящее хобби с претензиями. В конце концов, мелкий торговец антикварными книгами с обшитым панелями магазином в престижном районе Нью-Йорка — это полный анахронизм. Невозможно платить высокую арендную плату и при этом состязаться с онлайн-продавцами и крупными торговыми домами. Глейзер идет ко дну. Сегодняшний пожар для него — огромное везение. Он надует страховую компанию, заявив, что погибли дюжины отборных книг, а потом продаст их как миленький. Это принесет кое-какой капитал, но надолго его не хватит…

— По-вашему, он сам поджег магазин?

— Нет, он человек книжный. Никогда сознательно не пойдет на то, чтобы уничтожить хоть одну книгу. Он почти плакал… вы же видели… над Черчиллем. Но раз уж пожар случился, он постарается извлечь из него максимальную выгоду.

— Как и вы.

Она сощурила глаза.

— Да, как и я. Но у меня, по крайней мере, есть оправдание. Я ведь не живу на Парк-авеню в квартире из восемнадцати комнат. Я действительно нуждаюсь в деньгах. — Она подлила себе еще вина и отпила глоток. — А как насчет вас, Крозетти? А если вдруг выяснится, что странички, которые вы сушите, это предисловие Джона Локка к Черчиллю? Что вы будете делать? Отнесете их к Глейзеру и скажете: ох, посмотрите-ка, что я нашел, мистер Г.? Или вы продадите их библиотеке Уайднера за десять тысяч? Может, погладите меня по головке?

— Это не Локк, если вы не ошиблись и рукопись относится к началу семнадцатого столетия.

— А-а, вы, оказывается, ученый? Я-то думала, вы задвинуты на компьютерах и кино.

— Я читаю книжный каталог.

— Ох, конечно! Но не книги. Вы ведь их не любите, правда?

— Очень даже люблю.

В тусклом свете угасающего дня он внимательно вгляделся в ее лицо и заметил на нем неопределенно обиженное выражение, какого прежде не было.

— Вы же не упьетесь вдрызг, Кэролайн?

— Захочу и упьюсь. Это мой дом.

— Ну-ну. Однако я не могу тут остаться. Странички высохли. Я, пожалуй, возьму их и пойду, а вы сами всю долгую ночь будете менять пеленки своему малышу.

Он так и сделал бы, однако не успел договорить, как она разразилась слезами. Ужасными, безнадежными рыданиями. Ал Крозетти, как человек порядочный, опустился на колени рядом с креслом Ролли, и она уткнулась ему в плечо, вздрагивая и орошая его слезами.

Начну, благословясь и прося Бога всемогущего не дать мне сбиться с пути праведности, как во мне много от древнего Адама, о чем тебе известно лучше, чем кому другому. Я уж рассказывал тебе все это прежде, но ты могла забыть и, прости Господи, умереть прежде, чем наш парень достигнет возраста понимания, поэтому лучше уж я все запишу.

Моего отца звали Ричард. Его семья, Брейсгедлы, родом из Тичфилда в Уэлде, испокон веку торговали железными изделиями. Моего отца, а он был младшим сыном, отослали в ученичество к его дяде Джону Брейсгедлу, который был торговым посредником на Леденхолле. [10] Леденхолл — рынок в Лондоне. (Прим. перев.) Когда ученичество закончилось, он перебрался на Рыбную улицу и сам стал посредничать в продаже железных изделий. Дела у него шли хорошо, и думаю, в этом ему помогали связи с Брейсгедлами из Тичфилда не меньше, чем хорошая голова. Он был рассудительный серьезный человек, неглупый от природы. На двадцать втором году жизни доктор Абернети с Водяной улицы своими проповедями обратил его, милостью Божьей, в истинную христианскую веру. [11] Под истинной христианской верой здесь и далее подразумевается протестантство. (Прим. перев.) Он прожил безупречную жизнь, был великодушным христианином, ни один бедняк, способный выслушать хоть немного о Слове Божьем, не уходил от его дверей голодным, хотя папистом он не был. Он торговал обычными горшками и котелками, но его главным делом были ядра и пушки. Он часто говорил, что, если человек хочет устроить большой шум в мирное время или на войне, ему нужно идти к Брейсгедлам с Рыбной улицы.