Майкл Грубер - Книга воздуха и теней

Только что, в самый разгар этих печальных и бессвязных размышлений, позвонила сестра. Связь здесь очень хорошая, поскольку прямо на участке установлена опора с антенной, искусно разрисованная для придания сходства со стволом сосны. Вот как в один миг рушатся планы. Отец прятал ее с моими детьми в квартире, о которой знал только он, и Мири всего лишь (по необходимости, разумеется) съездила к себе домой, чтобы забрать кое-какую одежду и другие вещи — «ботокс», например. Она взяла с собой детей, потому что сидеть взаперти им безумно надоело. Нет нужды говорить, что у дома ее поджидали люди Шванова, и они захватили детей. Таким образом, поддельное похищение превратилось в реальное. Это произошло сегодня утром. Бандиты связали Мири, и спасло ее только появление уборщицы. Моя сестра вообще-то совсем не дура, но изо всех сил старается произвести именно такое впечатление.

Я не ожидал подобного развития событий, но теперь, когда все уже случилось, логично предположить, что в ближайшем будущем здесь появятся представители различных партий, причастных к делу Брейсгедла. Микки приедет, потому что захочет довести до конца последнюю часть своей изумительной аферы, но он явится не один. Я пытаюсь вспомнить, когда до меня впервые дошло, что Микки и есть то промежуточное звено, соединившее Булстроуда и Шванова, о котором мы с ним говорили. Сознание складывает разрозненные клочки информации в целостную картину по своим собственным законам, и только тогда наступает озарение. Не могу объяснить, почему я сразу не уловил сути. Может быть, я начал догадываться, когда Оливер Марч рассказывал про издевательства Микки над беднягой Булстроудом; или когда узнал, что Шванов ростовщик и ссужает деньгами богатых козлов, внезапно оказавшихся в положении банкротов. Разве Микки не богатый козел, обремененный денежными проблемами? И почему я воображал, что его жены в пылу ссоры (они всегда ругались с Микки) не сообщат ему в качестве ядерного удара о том факте, что я поимел их всех, и это не породит у него ненависти ко мне и желания жестоко отомстить? Почему я не задумывался обо всем этом? Потому что я придумал себе лучшего друга, конечно же. И наперсника.

Наверно, на каком-то глубинном уровне после нашей встречи с Паско я понял, что в моем окружении есть только один человек, способный нанять мошенника для осуществления аферы. Признанный во всем мире специалист по Шекспиру, единственный человек, связанный сразу и со Швановым, и с Булстроудом, и с Джейком Болваном Мишкиным. Ради миллионов долларов он не погнушается прихватить с собой шайку еврейских гангстеров, и я сильно сомневаюсь, что успею остановить его. Странным образом он похож на моего отца: если Иззи говорит, что итог сходится, никто не усомнится. Если Микки говорит, что это Шекспир, результат тот же.

Остается вопрос, почему я отправился в его хижину, вместо того чтобы спрятаться в одном из множества разбросанных по стране анонимных и действительно тайных мест, доступных человеку с большим количеством наличных денег. Да потому что я устал от этого. Я хочу быть настоящим. Пусть даже меня убьют, плевать, но перед смертью я хочу проникнуть в царство истины. Очень благородно, Мишкин, и очень сентиментально; однако есть и другая причина. До меня лишь недавно дошло, что облик Миранды, когда она явилась мне, — прическа, одежда, весь ее вид — был задуман по принципу максимального сходства с моей женой, какой та была, когда я впервые встретил ее. Именно это сходство и сшибло меня с моего, как известно, не слишком надежного насеста, поразило в самое сердце. А кто знал, как выглядела юная Амалия, кто множество раз видел ее за прошедшие годы, кто слышал из моих собственных уст, что мне нравится в ней? Конечно, мой лучший друг. Господи, как банально. Даже не очень сообразительный будущий читатель моих записок наверняка все понял гораздо раньше, чем я. Но, как известно, мы видим соринку в глазу другого, не замечая бревна в собственном. Да, славный старина Микки хорошо подставил меня, и — господи, помоги! — я надеюсь, что для полноты мести он привезет с собой и Миранду. Хотелось бы увидеть ее еще раз.

В подземке Крозетти никак не мог перестать смеяться над собой и, по-видимому, делал это так громко, что привлекал взгляды других пассажиров. Женщина с двумя маленькими детьми даже пересела от него подальше. Почему он смеялся? Потому что ехал в подземке после нескольких недель «светской жизни» с частными самолетами, пятизвездочными отелями и прочим, и стоимость этих недель была сопоставима с бюджетом «Титаника». Однако десять тысяч — а может, и все пятьдесят — помогут ему. Если он их получит. Мишкин заплатит. Он, конечно, неприятный тип, но не в этом смысле. Деньги дадут возможность какое-то время не вкалывать, а поработать над сценарием и, с учетом собственных накоплений, поступить в Нью-Йоркский университет на кинофакультет.

Он вошел в материнский дом в самом радужном настроении и был неприятно удивлен тем, как его встретили. Выяснилось, что Мэри Пег страстно желала собственными глазами увидеть пьесу и пришла в ярость, узнав, что ее бестолковый сын снова расстался с сокровищем. Мало того, она рассказала о находке Фанни Добровиц, и та, конечно, тоже дрожала от предвкушения. Крозетти объяснял — безо всякого толку, что как минимум две шайки гангстеров охотятся за этой вещью и в данный момент иметь ее при себе так же безопасно, как носить в кармане атомную бомбу; что Мишкин взял на себя все расходы, связанные с ее поисками, и обеспечивал защиту, без чего Крозетти вообще ничего бы не нашел. Или нашел и отправился на тот свет, остался лежать в безымянной могиле в Англии.

Мэри Пег разрыдалась. Крозетти и Климу понадобилось изо всех сил постараться, чтобы успокоить ее. Отчасти помогли дети. Крозетти остался на ужин, состоящий из спагетти и мясных тефтелек (как почти всю прошедшую неделю, по секрету сообщил Клим), и был очарован возникшей в доме атмосферой — словно здесь жили внуки с дедушкой и бабушкой. Крозетти знал, что так происходило во времена Диккенса, но никак не рассчитывал на это в современном Нью-Йорке. А может, подумал он позднее, все времена одинаковы и потребность в семье всегда прорывается сквозь поверхностную муть эгоизма. По-видимому, Мэри Пег в качестве бабушки обладала обширными запасами энергии, невостребованными из-за отсутствия собственных внуков. Клим тоже совершенно преобразился, превратившись в дедушку из сказок: какие истории он рассказывал, какие физиономии корчил, как умело вырезал свистки и другие игрушки, какие игры устраивал, какие песенки знал, при этом щекоча и лаская детей! От такого обращения они расцветали, в особенности младшая Молли. Все дети верят в чудеса, и все хотят попасть из замка людоеда в страну фей.