Виталий Гладкий - Тайна Розенкрейцеров

Но поинтересоваться у приора [11] Приор – настоятель небольшого католического монастыря. прошлым новичка он не решался. Преподобный очень не любил чересчур любопытных. Несколько таких нарушителей монастырского устава, выполняя послух, роют подземные галереи вместе с пленными схизматами [12] Схизматы – раскольники; обычно католики так называли православных христиан. .

– У нас гости, – смиренно склонившись перед своим начальником, доложил монах.

Сегодня брату Бенедикту по очереди выпало быть привратником.

– Кто? – удивился и обеспокоился патер Алоизий.

Монастырь стоял в лесной глуши вдали от цивилизованного мира, и любые посторонние люди могли оказаться врагами веры. Поэтому он напоминал хорошо укрепленный замок, окруженный глубоким рвом, наполненным водой, с перекидным мостом и тяжелыми дубовыми воротами, окованными железом, которые трудно было проломить даже тараном. Брат Бенедикт молча протянул патеру крохотный деревянный ящичек-пенал. Он был запечатан красным воском. Оттиск перстня на воске показался патеру на первый взгляд незнакомым.

– Подожди за дверью, – приказал патер монаху.

Ему очень не понравился цепкий, острый взгляд брата Бенедикта, когда Алоизий начал открывать пенал. Монах вышел, и патер, наконец, справился с выдвижной крышкой пенала, служившего футляром для средневековой «визитки». Внутри ящичка лежал массивный серебряный перстень с чернью. К нему было припаяно миниатюрное изображение креста из четырех роз, отлитое из золота. Патер Алоизий почувствовал, как его мгновенно прошиб пот. Он благоговейно взял перстень, поцеловал его и спрятал в рукав сутаны. Там у него были пришиты маленькие карманчики, в которых хранилась всякая всячина.

– Брат Бенедикт! – позвал он своего подчиненного. – Впусти.

– Слушаюсь…

Монах бросил быстрый взгляд исподлобья на взволнованного патера и бесплотной тенью выскользнул из кельи. Спустя некоторое время раздался топот сапог, и в келью патера вошли двое мужчин. Один из них, повыше, явно был рыцарем. Его загорелое волевое лицо, выдубленное солнцем и ветрами, обезображивал шрам с левой стороны, который тянулся от скулы до подбородка. Светлые глаза рыцаря – то ли серые, то ли голубые – глядела на патера, не мигая; от них тянуло поздними весенними заморозками.

Рыцарь был одет просто, по-походному: суконный плащ коричневого цвета, кожаные штаны, синий бархатный камзол, на голове мисюрка-прилбица [13] Мисюрка-прилбица – воинское наголовье; железная шапка с тульей, доходящей до лба. , из-под которой выбивались длинные, тронутые сединой, черные волосы. У широкого пояса, окованного металлическими пластинами, висел длинный меч. Его по-юношески проворный товарищ свободно мог сойти за оруженосца. Но высокий лоб с залысинами, ранние морщины, свидетельствующие о напряженном умственном труде, одухотворенное лицо мыслителя и ученого, а также руки в пятнах от химикалий выдавали в нем алхимика; уж в этом вопросе патер Алоизий знал толк.

Одежда алхимика тоже не отличалась изысканностью. Такой же, как у рыцаря, походный плащ, сапоги с высокими голенищами, забрызганные грязью, на голове большой, видавший виды, берет. Алхимик был вооружен, но не двуручным мечом, как рыцарь, а легкой и изящной сарацинской саблей.

– Мир вам, святой отец…

Рыцарь слегка склонил голову.

– Di te ament [14] Да хранят тебя боги (лат.) , – осторожно ответил патер Алоизий.

Патер пытался вычислить владельца перстня с розой и мечом. Судя по размерам, он мог принадлежать только рыцарю.

Впрочем, такие перстни редко надевали на пальцы и никогда не показывали посторонним. Обычно их носили на шее, как нательный крест – под исподней рубахой, на прочном гайтане.

Рыцарь не стал долго томить патера. Шагнув вперед, – с таким расчетом, чтобы его товарищ не видел тайного знака, который он изобразил на пальцах для Алоизия – рыцарь негромко произнес условленную фразу:

– Gloria virtutis umbra [15] Слава – тень добродетели (лат.) .

– Fortuna favet fortibus [16] Судьба помогает сильным (лат.) , – так же тихо, едва шевеля губами, ответил патер Алоизий.

Грубовато отесанное лицо рыцаря смягчилось и потеряло хищную настороженность. Он с удовлетворением кивнул и представился:

– Меня зовут Дагоберт. А это брат Теофраст. Мы просим оказать нам гостеприимство.

При этом рыцарь оглянулся и выразительно посмотрел на дверь кельи. Патер многозначительно пищурил глаза, согласно кивнул и ответил:

– Для нашей скромной обители это большая честь…

И рыцарь, и патер знали, что в монастырях и стены имеют уши. У святой инквизиции длинные руки…

Алоизий позвал эконома, и тот, выслушав приказ патера, поспешил на кухню, чтобы распорядиться на предмет обеда для гостей. Дабы не смущать рыцаря и его товарища теснотой и спартанской простотой кельи, патер Алоизий пригласил их пройти в трапезную. Собственно говоря, столовая для монахов была в другом крыле здания. Туда отвели кнехтов [17] Кнехты – слуги (нем.); в данном случае вооруженная охрана рыцаря, всадники. , сопровождавших рыцаря и алхимика. А помещение, куда привел патер своих гостей, предназначалось для приема высокопоставленных особ. Но высокие гости не горели желанием отправиться к черту на кулички, чтобы посмотреть, как живет монастырская братия. Тем более, что в окрестных лесах было неспокойно. Конечно, разбойничьим шайкам хорошо укрепленный монастырь был не по зубам, но обозы с немногочисленной охраной иногда не попадали в пункт назначения.

– Как вы добрались? – исполняя долг вежливости, спросил патер, когда гости уселись за стол, и им было предложено вино.

– На нас устроили засаду, – меланхолично ответил Ротгер, с удовольствием прихлебывая густой и ароматное и густое монастырское вино. – Давно я так не веселился…

– А у меня душа в пятки ушла, – весело скаля крепкие зубы, подключился к разговору Теофраст. - Думал, что нам конец.

– И тем не менее, твоя сабля жажду крови утолила, – благожелательно улыбнувшись, сказал Ротгер.

– Все получилось случайно, брат Ротгер. Он сам на нее наткнулся.

– Притом два раза. Но не это главное. Брат Теофраст спас нам жизни.

– Позвольте полюбопытствовать – каким образом? – спросил заинтересованный патер.

– Он предупредил нас о засаде. Это было чудо. Как он сумел разглядеть разбойников на расстоянии, за деревьями, мне непонятно. И не только рассмотрел, но и почти точно сосчитал их численность.

– Чудеса случаются значительно реже, чем нам хотелось бы, – ответил Теофраст. – Мне помогла наука. И наблюдательность. Сие качество для ученого – один из главных столпов, на котором держится его мир.