Дэвид Лисс - Торговец кофе

Она хотела положить руку на свой живот, но передумала. У нее уже рос живот, заметный под платьем, и, хотя обычно сознание этого ее успокаивало, она не хотела, чтобы Мигель видел в ней лишь женщину, вынашивающую ребенка.

— Говорят, у тадеско иначе, — продолжала она, опасаясь, что болтает глупости. — У них женщины учатся читать и им дают священные книги, ну, в переводе на обычный язык. Мне кажется, так правильнее.

У нее будто что-то оборвалось внутри, как если бы она прыгнула с моста или бросилась под колеса несущейся телеги. Конечно, Мигель не ее муж, но он брат ее мужа, и это казалось достаточно опасным.

Он удивленно смотрел на нее. Сначала ей показалось, что он рассердился, и она прижалась к спинке стула, готовясь выслушать упреки, но ошибалась. Он приподнял бровь и улыбнулся. Она поняла, что удивила его, немного насмешила и, возможно, даже восхитила.

— Я не знал, что вы так думаете. Вы говорили об этом со своим мужем? Возможно, он позволит вам немного учения.

— Я пыталась, — сказала она, — но ваш брат не желает, чтобы я говорила о вещах, в которых не разбираюсь. Он не понимает, как я могу судить о вещах, о которых не имею представления.

Мигель прыснул со смеху:

— Ему не откажешь в логике.

Ханна покраснела, но потом поняла, что Мигель насмехается не над ней, а над Даниелем, поэтому она тоже рассмеялась, и они вместе смеялись над ее мужем.

— Могу я попросить вас об одолжении? — сказала она и стушевалась от звука собственных слов.

Она не собиралась говорить об этом так скоро, но ее нетерпение росло, и она начала нервничать. Лучше сказать сейчас.

— Конечно, сеньора.

— Можно мне снова попробовать ваш кофейный чай, которым вы меня угощали?

Что ей оставалось делать? Она не отважилась украсть еще немного кофе из запасов Мигеля, которые быстро истощались, а у нее кончились зерна, которые она взяла раньше. Кроме того, теперь, когда она узнала, что кофе пьют, а не едят, она подумала, что грызть зерна не доставит ей такого уж большого удовольствия.

Мигель улыбнулся:

— С превеликой радостью, но не забудьте, вы обещали хранить молчание.

Затем, не дожидаясь ее ответа, он позвонил в колокольчик и вызвал Аннетье, которая явилась подозрительно быстро; не похоже, что она действительно перерывала сундуки Ханны. Мигель сам поговорил с ней, напомнив, как готовить напиток. Когда девушка ушла, Ханна почувствовала, как кровь прилила к лицу, но она была почти уверена, что Мигель не заметил или, что было еще лучше, сделал вид, что не заметил.

Ханна утопала в его внимании. Он улыбался ей, он смотрел ей в глаза, он слушал, когда она говорила. Как будто он ее любящий муж, подумала Ханна. Женщины в пьесах на сцене, вероятно, чувствовали то же самое, когда разговаривали со своими возлюбленными.

Но она знала, что все это одни фантазии. Как долго она сможет с ним разговаривать? Сколько времени потребуется такому умному мужчине, как Мигель, чтобы поправить свои дела и обзавестись собственным домом, оставив Ханну наедине с ее мужем? Конечно, не наедине, дай бог, у нее будет ребенок; ее ребенок, ее дочь будет ее спасением.

— Если бы вы снова женились и у вас были бы дети, вы бы позволили своим дочерям учиться? — спросила она.

— Должен признаться, сеньора, я об этом никогда не думал. Я всегда полагал, что женщинам неинтересно учиться и что они только рады этого избежать, но теперь вы открыли мне глаза.

— Тогда мы с вами одного мнения.

После переезда в Амстердам Даниель усердно трудился, изучая древний язык и Закон, и Ханна думала, что она будет делать то же самое. Если уж она, оказывается, еврейка, ей не мешало бы узнать, что значит быть еврейкой. Интересно, как к этому отнесется ее муж; наверное, обрадуется ее заинтересованности. Она обдумывала свои слова несколько дней, проигрывая разговор в уме. Наконец однажды, в субботу вечером, после мицвы супружеских отношений, она решила, что ее сонный и удовлетворенный муж никогда не будет более восприимчив к ее просьбе, чем сейчас.

— Почему меня не обучают Закону, сеньор? — поинтересовалась она.

В ответ у него лишь немного участилось дыхание.

— Я подумала, — продолжала она почти шепотом, — что я тоже могла бы научиться читать и понимать древнееврейский. И возможно, я могла бы научиться читать по-португальски тоже.

— Возможно, ты могла бы научиться превращать палки в змей и приказывать морю расступиться, — ответил он, отодвигаясь от нее.

Ханна лежала, боясь пошевелиться и стискивая зубы от злости и стыда. Вероятно, он почувствовал раскаяние за то, что закрыл тему таким образом, ибо несколько дней спустя, вернувшись вечером домой, вложил ей в руку два серебряных браслета.

— Ты хорошая жена, — сказал он ей, — но ты должна довольствоваться тем, что предназначено жене. Учение предназначено для мужчин.

— Должно быть, — сказала она, обращаясь к Мигелю, — женщинам не запрещено учиться, иначе тадеско не позволяли бы этого, у них ведь такой же Закон, как у нас, да?

— Нет, не запрещено, — объяснил Мигель. — Я слышал, что в давние времена среди великих талмудистов были женщины. Некоторые вещи прописаны в Законе, а некоторые сложились в силу обычая. Написано, что женщину можно призвать к Закону, но ее скромность обязывает отказаться. Но что есть скромность? — спросил он, будто обращался к самому себе. — Голландским женщинам это неведомо, но при этом они не считают себя нескромными.

Аннетье принесла чашки с кофе. Ханна вдохнула аромат, и у нее потекли слюнки от одной мысли, что сейчас она вкусит этот напиток. Ей нравился не столько вкус, сколько действие кофе. Будь она ученым — могла бы разгадать любое положение Закона. Будь она купцом — перехитрила бы любого дельца на бирже. Она поднесла чашку к губам и ощутила приятную горечь, вкус, который, как она осознала, напоминал ей о Мигеле. Это вкус Мигеля, подумала она, — горький и влекущий.

Дождавшись, пока уйдет Аннетье, которая бросала на нее многозначительные взгляды, Ханна заговорила снова:

— Могу я спросить, что произошло между вами и советом?

Мигель открыл от удивления рот, словно она спросила о чем-то запретном, но в то же время ему было приятно. Возможно, его восхищала ее смелость. Насколько смелой ей можно быть?

— Ничего существенного. Мне задавали вопросы о моих деловых партнерах. Кое-кому в совете не нравятся люди, с которыми я веду торговые операции, поэтому на меня наложили однодневный черем в качестве предупреждения. Для такой красивой женщины вы задаете интересные вопросы.

Ханна отвернулась, чтобы он не видел, как она залилась румянцем.

— Вы хотите сказать, что женщина не должна задавать таких вопросов?

— Напротив. Мне нравятся любознательные женщины.