А. Веста - Алмазная скрижаль

— И чего воют? Как луну завидят — так в голос! — поеживаясь от прилипающего к телу холода, ворчал водитель. Это был молодой парень, похожий на ветра-Борея со старинных гравюр: полнокровный и кудрявый, с круглыми щеками и вытянутыми, как для поцелуя, губками.

— Я от бабки слышал, что на Луне осталась тень Каина. Вот собаки и воют от печали. Авель пас овец, а собака в этом деле первый помощник… «Авель» значит белый… — припомнил Костобоков.

— Красиво, но неправда, — отрезала изящная Фирюза Байрамовна, по прозвищу «Бирюза», дежурный эксперт Управления, устраивая на острых коленках, торчащих из-под пышной, как химическая пена, шубки свой экспертный чемоданчик.

Город в этот час был похож на мертвую зыбь. Через безлюдные пространства перемигивались колючие огни. Инфернальный свет плавал в незамерзающей даже в лютые морозы реке, похожей на черное стальное лезвие. Казалось, исчезнут в одночасье люди, а город не заметит и по-прежнему будет дышать едкой серой, пока не закончится в его жилах лучистая электрическая кровь и не остынет механическое сердце.

— А почему ментов «легавыми» зовут? — не отрывая глаза от дороги, спросил молодой водитель. — Это же обидная кличка…

— Действительно, за что же нас так? Мы ведь под пулями не ложимся. Мы скорее благородные борзые, гончие. Идем по следу, пока лапы в кровь не собьем. Язык на плече, но хоть ползком, но догнать зверя…

— А это оттого, — авторитетно вклеилась в разговор Бирюза, — что на эмблеме царской розыскной службы была изображена легавая охотничья собака.

— Нет, мы не легавые, мы — гончие псы, «созвездие гончих псов». Знаете такое? Это псы охотника Ориона — символ верности и бесстрашия…

— И глупости… — блеснула раскосыми глазами Бирюза. — В жизни надо быть не псом, а волком!

— Ну, до волка еще дослужиться надо, — заметил паренек-водитель, опасливо косясь на вызывающие коленки Бирюзы.

…Этой ночью произошло новое убийство в «Академиках» — так назывался небольшой стерильный микрорайон на окраине города. Всего месяц назад в «Академиках» была убита Мария Муравьева, и вновь светит полная луна, как в ночь трагедии. Все это может быть простым совпадением, но лишь на первый, самый поверхностный взгляд. На этот раз жертвой стала пожилая супружеская чета.

Рядом с трупами хозяев все еще струился неиссякаемый поток счастливой телевизионной жизни. Грандиозный парад эстрадных полчищ не затихал даже ночью. Гипнотическое окошко глумливо скалилось, трясло вставными челюстями; кто-то милосердный догадался убрать звук. Смерть застала пенсионеров у включенного телевизора. Недостаток хлеба насущного и духовного старички с лихвой восполняли изобилием зрелищ.

Беззвучно, как тени в телеящике, ходили эксперты, чиркал вспышкой фотограф. В углу на стульях жались понятые, словно что-то еще могло произойти в этом разворошенном мирке. Вадим так и не смог до конца привыкнуть к виду смерти. Всякий раз стальной холодок касался его кожи, когда он осматривал остывающие тела. Вспомнилось давнее, где-то услышанное: «Смерть — это ложь о человеке».

Вадим Андреевич бегло осмотрел убитых: головы неестественно вывернуты. Наверняка сломаны шейные позвонки. Подобный способ убийства, предельно варварский, требовал недюжинной физической силы.

Вещи в комнате целы. Никаких признаков борьбы или грабежа. Как убийца преодолел высоту третьего этажа и неслышно проник в комнату, где еще не спали люди, оставалось неясным.

Вадим вышел на кухню. Здесь было несколько прохладнее, словно тепло стариковского уюта выдуло в форточку. Так и есть, кухонное окно прикрыли недавно, хотя переставлять или трогать предметы было запрещено. Вадим Андреевич осторожно обернул платком скобу, открыл раму и выглянул из окна. Третий этаж. Лоджия. Под окном свежий снежок блестит, как зеркальная крошка. Прямо под балконом темнело несколько ясных отпечатков подошв. Вадим осмотрел раму; нижний запор выломан из гнезда. Изнутри на темном ночном стекле ярко отсвечивали два крупных отпечатка. Аккуратные пенсионеры, видимо, совсем недавно протирали стекло.

— Отпечатки — в лабораторию. Организовать патрулирование улиц, план «Кипарис»… Уже введен? — Вадим чувствовал бессильную ярость. Убийца, ночной оборотень, ушел. Теперь патрулируй хоть до Первого мая… — Кто обнаружил убитых?

— Соседи снизу. Они фильм смотрели, ну, там стрельба, взрывы. В ящике так орали, что они ничего не слышали. Только один раз у них задрожал хрусталь на люстре. Они хорошо знали убитых. Позвонили по телефону, потом в дверь. Дверь оказалась запертой изнутри. Через дверь ящик орет. Вышли на улицу, увидели, что свет горит и окно на кухне приоткрыто. В час двадцать три позвонили в отделение. Через десять минут экипаж был на месте. Дверь не взламывали, у соседей был комплект ключей. Консьержка после одиннадцати ночи никого не видела…

По-армейски четкий доклад участкового немного остудил Вадима.

Следов на чистой кромке снега было немного. По конфигурации они напоминали армейские ботинки или сапоги десантного образца. Похоже, убийца влез через лоджию, просунул руку через открытую форточку, выломал раму, бесшумно пробрался в комнату, задушил стариков, а после ушел, ступая след в след. Но как он забрался в окно? Может быть, у него было специальное снаряжение или навыки альпиниста? Почему старики ничего не слышали, не звали на помощь, может быть, убийца был им хорошо знаком или как-то сумел подавить их волю… Чертовщина…

Утро застало Вадима в кабинете. В половине десятого позвонила Фирюза Байрамовна, голосок в трубке звенел взволнованно:

— Отпечаток на стекле идентифицирован как принадлежащий правой ноге преступника. Отмечено повышенное потоотделение.

— Он что, горилла или орангутанг? Вы Эдгара По на ночь читали, милейшая Фирюза Байрамовна?

— Это человеческая нога, Костобоков. На вашем месте, капитан, я бы не резвилась. Кстати, сила у него огромная, об этом говорят повреждения рамы и характер преступления. Это дело на контроле у самого…

— Благодарю вас, и вот еще, к понедельнику подготовьте мне весь экспертный материал по делу Муравьева…

Вадим с удивлением посмотрел на листок ежедневника с адресами хирурга Реченко и профессора Заволокина, он уже начисто забыл о своих вчерашних планах. Нагрудный карман кителя показался ему подозрительно тяжелым, и, перекладывая документы в гражданский плащ, он запоздало вспомнил о гребне, забытом девушкой.

«А что, если прямо сейчас….» — Вадим Андреевич с удивлением понял, что главное в это утро — увидеть Ее. Удивится или испугается, а вдруг обрадуется? Ему редко радовались, но уж такая, как говорится, специфика…

«ЗВОНИТЬ ЗДЕСЬ» — возвещала надпись у странной двери. Полотно ее было словно перевернуто. То, что располагается у обычных дверей сверху, было почему-то помещено еще и внизу. Нижний глазок, замок и звонок были врезаны на уровне колен Костобокова. Он даже слегка разволновался, чувствуя, что распаляются щеки. Колокольчик одиноко замирал. За дверью было тихо. Недоумевая, Костобоков двинулся к лестнице, но скрип дверных петель остановил его.