А. Веста - Доля ангелов

Хан перенес перстень на правую руку и всмотрелся в смутное будущее: он никогда не придет к последней волне Последнего моря. Его сыновья перегрызутся между собой, как псы, кидающиеся без разбору. Пройдут столетия, и остатки кочевой империи впадут в немилость у Тенгри. Его потомки уйдут в безводные сухие степи, и дым полынных костров будет служить пищей его народу.

Много лет прошло с той давней битвы в горах Кушана. Ковылем и сорной колючкой поросли развалины Аламута, но не остыла погоня за перстнем Бога Войны. Хасансины умеют обращаться в злых степных лисиц и желтых змей. Два раза в шатер Чингисхана подбрасывали лепешки-хлебцы, темные от толченых трав и твердые, как солончаковая глина. Такие лепешки рассылал Горный Старец своим недругам, в знак скорой расправы.

Незадолго до смерти Хан Войны, послал перстень своему третьему сыну — любимцу Угедею. От Угедея перстень перешел к Хубилаю, избравшему путь желтой веры для степных народов.

„Перстень Чингисхана“, ключ страны Шембо-Ло семь столетий хранился в монастырях Тибета, пока не перекочевал в монастырь Та Куре, в Ургу, столицу степной империи. Но во время кровавой распри внутри Тибета, китайской экспансии и русской революции, прокатившейся по окраинам Евразии, следы золотого „ключа от страны счастья“ затерялись. Перстень исчез в человеческом море, словно его не было уже вчера …»

Я поставил точку и выключил компьютер, крайне недовольный собой. Искать потерянные сокровища — все равно, что выворачивать карманы истории в поисках монетки, завалившейся за подкладку, но почему я вновь и вновь загораюсь, как мальчишка, при одной мысли о Копье Судьбы, о наговоренном кистене Стеньки Разина или перстне барона Унгерна?

Поэты и романтики часто опережают историков в погоне за мифическими дарами: « Пять коней подарил мне мой друг Люцифер. И один золотой с рубином перстень, чтобы мог я спускаться в глубины пещер и увидел зари молодое лицо », — писал Николай Гумилев. Не каждому дано дружить с Падшим Ангелом, и дорогостоящие подарки, обычно получают во временное пользование в обмен на нечто бесценное.

А может быть, дело в другом… Земные сокровища и святыни — лишь знаки на нашем пути, они якоря небесных кораблей, в чьи парусах ветер вечности .

Великое множество драгоценных духовных истин, принявших облик сияющих кристаллов, перлов и самоцветов, рассыпано по черному бархату прошлого. Свернувшимся змеем дремлет в них всемогущее время и великое знание Земли.

Поздний телефонный звонок похож на взрыв хрустальной витрины. Я вскакиваю, чертыхаюсь в темноте и не сразу нахожу самого себя в сумрачном, ночном лабиринте. А телефон все звонит. В темной прихожей я на ощупь достаю из кармана забытый мобильник.

До меня доносится музыка, звон, бульканье и дразнящий женский смех. Где-то в разгаре ночная жизнь:

— Здорово, Маркел! День рождения?! — ору я в пластиковое ухо мобильника. — О, поздравляю! «Мертвая голова»?… Ха! Круто… Да… Записываю…

Итак, будем знакомы, Арсений Варрава, и если вы еще не видели моего портрета на обложках книг, то добавлю: я молод, бодр, у меня стальные мышцы, лицо аскета, темные брови и нелюдимый взгляд. Я не верю ни в один из священных мифов. Я одинок и свободен.

Из всей родни у меня — только брат Маркел, сводный по отцу, а по матушке он вообще гражданин другого государства. И если я все еще беден и неискусен в любви, то, судя по его жизненным успехам, он мне полная противоположность. Это он, Мара, вспомнил обо мне между переменой блюд и танцовщиц в стриптиз-шоу. Если честно, я позабыл про его день рождения, но по странной прихоти именинника, я мобилизован на этот смотр бизнес-достижений и парад амбиций.

Через день я бреду вдоль пологого берега, блаженно улыбаясь: еще бы! Справа плещет залив. Обветренная скала в километре от берега и старый маяк дополняют благостный пейзаж. Гусиный пух облаков не застит солнца. Босые ноги окатывает шипучая волна. Кривые сосенки осыпают рыжие иглы, это догорают сухие и тихие дни лета. Ветер Варяжского моря, так в старину называли Балтику, щекочет ноздри, шуршит в траве, пересыпает золотой песок времени.

В такие минуты я бываю почти счастлив.

У пристани яхт-клуба постукивают бортами шикарные посудины, и я сразу цепляюсь взглядом за белоснежную ладью. Легкая, как чайка на волне, она покачивается у пирса. Это и есть «Мертвая голова», о которой я узнал прошлой ночью. Суденышко радовало глаз женственными обводами корпуса и не имело в своей наружности ничего флибустьерского.

На берегу два дюжих молодца в тельняшках шаманят вокруг костра.

Потягиваясь из трюма вылезает Маркел, сумрачный гурман, из тех, что придирчиво изучают меню и подолгу выбирают женщин, но никогда не бывают довольны ни тем, ни другим. В миру он преуспевающий фотохудожник, мастер оптических иллюзий, талантище и счастливчик. Я не видел Маркела уже лет пять, зато частенько наблюдал его на голубом экране, в разделе светской хроники и скандалов, и за эти годы он преуспел, раздобрел и подернулся легким презрением к остальному человечеству.

На берегу лает и скачет на гнутых лапах гладкий пес, больше похожий на антикварный табурет, чем на спутника человека.

— Флинт, Флинтушка…Фас! — Мара с борта заискивающе протягивает собаке колбасу. Но пес, должно быть, страдает морской болезнью и, поймав кусок на лету, бежит в сторону, поджав обрубок хвоста.

— Эй, Тело, лови! — Мара бросает с борта яхты початую бутылку пива. Бутылка шлепается в воду и выныривает, как поплавок.

Из-под сходней выходит бурый от запоя абориген, на ходу сбрасывает тельняшку, заходит в воду, хватает бутылку зубами и выходит на берег.

— Учись, Флинтушка!

Тело с головы до ног покрыто бесцветной шерстью, и для спившегося прощелыги он довольно упитан. На берегу пловец садится в песок и жадно выдувает бутылку пива. По щекам его бегут прозрачные капли.

— Родимый! Приехал-таки навестить… — Маркел раскидывает родственные объятия.

Я взбегаю по сосновому со слезинкой смолы трапу и вручаю Маркелу свой аляповатый подарок. Что можно подарить человеку, тонущему в море вещей и удовольствий? Спасательный круг! Точнее, брелок в виде человечьего скелета со спасательным кругом на костлявых бедрах, к ногам Веселого Роджера прикован увесистый якорь. Я чинно жму руку Маркелу, хотя после всего увиденного радость встречи убывает, как осеннее солнце.

Девушку я замечаю позже и внутренне вздрагиваю. Она покачивается на белом корабельном канате, как на качелях. Пушистый свитер, синие шорты… На длинных загорелых ногах наивные белые носочки а-ля Лолита, та самая, набоковская, заповедная: бессмертный демон женской мести, облеченный в нежную плоть. Ветер перебирает ее светлые волнистые пряди. На тонком смуглом лице светят ярко-синие глаза. Обветренные губы прозрачны и алы, как схваченная морозом ягода. Она лениво спокойна, как все на этом Острове Везения, но затаенный огонь в глубине зрачков выдает ее неземное происхождение, словно она — командированный ангел на задании.