А. Веста - Зверь Бездны

— Посетишь с рождественской миссией знаменитый «пятачок», колонию смертников на Новом озере. Она расположена в стенах бывшего монастыря, километрах в пятидесяти от Кириллова. Сделаешь репортаж о лагере: задушевные беседы с кумом, парочка жутких историй о тамошних сидельцах и обязательно интервью с каким-нибудь знаменитым монстром. За твою безопасность отвечает кум, он тебе и подскажет с кем разговаривать. Главное, чтобы тема душу царапала. Так сказать, суровая «острожная правда».

— Может быть, к Рождеству найдем что-нибудь повеселее?

— Твоя задача не веселить, а владеть умами и чувствами.

— Тогда что-нибудь возвышенное, вечное…

— Дурочка, что может быть долговечнее болезненно-страстной тяги человечества к ужасному. Демократия узаконила право человека на выбор, и в первую очередь на неограниченное потребление «клубнички».

— И утвердила «Диктатуру Дурака». — В приватном разговоре с шеф-редактором Сашка могла допускать любые вольности, чем и пользовалась беззастенчиво.

— Деточка, не я придумал этот мир, в котором все так перемешано. И кто мы в этом мире? Обычные пекари, мы доставляем людям хлеб развлечений.

— Отравленный хлеб?

— Это с какой стороны посмотреть. Страх и либидо — последние из священных чувств. Поэтому так будоражат обывателей половые преступления: изнасилования, кастрация, некрофилия. Твоя задача — щекотать нервы обывателей, чтобы твой репортаж, а главное — имя запомнились надолго. Запомни, деточка, если газетная статья выводит из равновесия, ее автор обязательно станет знаменитым и разбогатеет.

Всю дорогу от Москвы до Вологды, а там километров семьдесят до Кириллова Сашка изучала словарь блатного жаргона. Оказалось, напрасно. Именно этой стороной своей подготовки ей блеснуть не пришлось.

Машину съемочной группы укачивало на сугробах. Но на берегу Нового озера микроавтобус пришлось оставить. До острова группа добиралась по хлипким, вмороженным в лед мосткам, на плечах тащили оборудование. Посреди заснеженной озерной пустыни темнели старинные стены из осыпающегося кирпича, за ними — невысокие церковные главки с синими куполами.

Приезд журналистки оказался настоящим рождественским подарком для администрации лагеря. В разгар зимы, когда над севером висит тьма и каждое утро снега насыпает по дверную ручку, «свеженькие» попадали сюда в основном поневоле.

— Александра Романовна, милости просим. — Кум был неожиданно молод. Его залихватские рыжеватые усики и смышленый, расторопный вид сразу понравились Сашке.

— Скажите, Сергей, а отчего начальника по воспитательной работе «кумом» кличут.

— Так это исстари ведется. Кум зека «сватает», иначе, «склоняет».

— К чему склоняет?

— Не к чему, а куда. На свою сторону, на помощь администрации.

В монастырской трапезной, она же столовая «абвера», затевался банкет. Жареные гуси, которыми славилась эта озерная местность, пролетели под самогон мелкими пташками. Съемочная группа продержалась дольше офицеров-охранников, но и она пала в неравной схватке с начальством лагеря. Кум не пил, с легкостью идя на эту жертву.

Из жарко накуренной трапезной Александра, улучив минутку, выскочила на каленый мороз. Уже стемнело, в небе перемигивались крупные северные звезды. «Как есть с яйцо лебяжье…»

Округа дремала, убаюканная лунным светом. Крупные снежинки зеркально играли под синей луной. Все земное безобразие и неопрятность украсились искристым кружевом, и мир выглядел торжественным, приготовленным к тайне. В звонкой ледяной тишине едва слышно шуршали звезды, а на земле потрескивали промороженные до самой сердцевины бревна.

Сашка глубоко вдохнула, выгоняя налипшую в горле табачную скверну.

— Александра Романовна, ку-ку! — Кум игриво накинул на ее плечи новехонький «лагерный» тулупчик и участливо спросил: — Не устали? Наверное, думаете в душе — офицерье, примитив… Но и здесь люди живут. Я, между прочим, три курса областного заочного закончил. И вообще мне повезло: жена умница-красавица, сыну уже год. А летом у нас красотища! Озеро рыбное. В лесах — грибы, клюква, морошка, княженика. Чем не жизнь! И на зоне — порядок. Может быть, жестокий, но порядок. Сидят пожизненно. У нас тут одни одиночки. Так что никакой братвы. Зона строгая, красная. Для осужденных из числа инвалидов есть отдельный корпус. Одно плохо — сырость. Весной в половодье у нас из камер можно рыбу удить, вода из подвалов не уходит, оттого и плесень по стенам. Сами увидите. Условия, конечно, не сахар. Но за всю историю лагеря еще никто не сбежал. А среди заключенных, знаете, как этот лагерь зовется? «Глухая могила».

— Жуткое название. Откуда такое?

— Не знаю, может быть, оттого, что умерших хороним здесь же на острове. И без гробов, в черном целлофане…

— Нельзя же в целлофане, он ничего не пропускает.

— И вы туда же… Душа, энергия… Приезжал к нам тут батюшка из Кириллова, про душу толковал, только здесь у многих никакой души отродясь не было. И вообще, до Господа Бога еще достучаться надо, а за нарушение норм санэпидемстанция уже при жизни взыщет.

— Вы прямо как Пилат рассуждаете, — пробормотала Сашка. — Глядишь, и до прокуратора дослужитесь…

Ей внезапно стало зябко под полушубком. Глаза кума озорно блеснули.

— Что же только до прокурора? Можно и выше… У вас техника с собой? Ну, чтобы интервью записать?

Сашка молча показала диктофон.

— Давайте я вас по каморкам проведу, пока начальство в отключке. Самое интересное ухватим. Ждите меня здесь.

Сашка легко прочитала его чисто мужской азарт: показать столичной штучке, кто в казенном доме хозяин. Через минуту кум вернулся в обнимку с бутылкой. На дне ее плескалось с полстакана водки. Большой кусок жаркого был завернут в промасленную газету:

— Пойдем, Ляксандра Романовна. И нам есть что показать москвичам. На ваш выбор: Козлов — маньяк-педофил; Тяп-Ляп — серийный убийца. Их бы по старому времени сразу в расход пустить, без ложного милосердия, а тут запрет на смертную казнь, весь Огненный под завязку забили.

Взяв связку ключей у сонного старшины, кум повел Сашку по коридорам.

— Этот сыч почти не спит. Говорит, заснуть боится. Кошмары его мучают. Обождите тут…

Кум вошел в низкую, облепленную запорами дверь, оставив Сашу в пустом гулком коридоре. Вскоре он вернулся, приглашая ее войти, но не в саму камеру, а в отгороженный решеткой предбанник.

— Ближе чем на метр не походите. Это устав, а уставы кровью пишутся. Я в коридоре постою, чтобы начальство вовремя отсечь.

Козлов сидел спиной к Сашке и торопливо уминал подношение кума. Хрящеватые сторожкие уши ходили ходуном по бокам сизого, наголо выскобленного черепа.