Наталья Александрова - Батумский связной

– Разумеется, нечисто, – усмехнулся Вольский, – здесь вы с Керимом хозяйничайте, а вы похуже всякой нечисти будете.

– Ты так не говори, господин, – зло прошипел Керим, – мы не злодеи, мы с дядей Мустафой дело делаем, угодное Аллаху, и с нечистым не знаемся!

– Ладно уж, не обижайтесь, воины Аллаха, – примирительно заговорил Вольский, – у нас с вами дел много, на ссоры времени нет. Кто такой был шпион, зачем он приходил – теперь уж не узнать, завтра новый человек приезжает, взамен прежнего, убитого. Встретите его в южной бухте после полуночи, ваши татары его привезут.

– Не на «Пестеле» теперь? – переспросил Керим.

– На «Пестеле» опасно, опять выследить могут… Встретите нового – скажете: салон в четверг, пароль «В Петербурге сейчас уже осень». Ответ – «А в Константинополе еще жарче, чем здесь». Запомнил?

– В Петербурге уже осень, – повторил Керим.

– В Петербурге сейчас уже осень, – поправил Вольский, – в пароле ни одного слова нельзя переврать.

– Хорошо, запомнил.

– Пора расходиться. Пока меня не хватились. Я первым уйду, чтобы нас с вами не видели.

Вольский первым покинул помещение, за ним ушли татары, к великому облегчению Бориса, оставив дверь незапертой. Борис осторожно перевел дух. Все это время он боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия, и все тело его страшно затекло. Выждав для верности некоторое время, он начал осторожно спускаться по стене. Спуск оказался еще сложнее, чем подъем, – он не видел, куда ступать, и при каждом крошечном шажке долго шарил по стене ногой в крепком английском ботинке.

Наконец он добрался до лепнины, окружающей окно. Здесь дело пошло легче, и вскоре он уже спрыгнул с подоконника на пол.

Осторожно открыв дверь часовни, Борис выглянул наружу. К часовне вела широкая полузаросшая тропа среди неухоженных кустов. Идти прямо по тропе было опасно – там его могли заметить татарские друзья, поэтому Борис пошел сквозь кусты позади часовни, рассчитывая, что парк не слишком велик и рано или поздно он выберется за его пределы.

Путь пошел под уклон. Борис уже не шел, а бежал, придерживаясь руками за кусты, потом споткнулся и кубарем покатился по склону в овраг. Камни и колючки царапали тело. Одежда рвалась на глазах. К счастью, овраг оказался не слишком глубоким, и Борис докатился до его дна без особенных повреждений, но шлепнулся на дне в неглубокую лужу соленой воды – видимо, во время прилива сюда доходили морские волны.

Отплевавшись от попавшей в рот соли, Борис побрел по оврагу и увидел поднимающуюся вверх тропинку. С трудом поднявшись, потому что силы уже оставляли его, он оказался на полянке, скрытой от татарских и вообще от любых любопытных глаз. Он посидел на траве, дождавшись темноты и восхода луны.

Рассвет Борис встретил, плетясь по дороге в город. Море шумело внизу, но Борису страшно было смотреть вниз. Все тело болело, как будто по нему проскакал конный корпус генерала Врангеля. В ссадины и царапины попала морская вода, и теперь они нестерпимо зудели. Одежда превратилась в лохмотья. Голова гудела, как чугунный котел. С усилием переставляя ноги, он шел и шел, загребая пыль у обочины дороги. Его обгоняли телеги и татарские арбы, наполненные всевозможной провизией – крестьяне из пригородов ехали на базар. Борис и не пытался попроситься на телегу – при виде его лошади шарахались, начинали хрипеть и косить глазом. Так, следуя за телегами, добрел он до базара. Нужно было миновать торговые ряды, потом крестьянские обозы, потом пройти через весь город и только тогда свернуть к Карантинной слободке. Хотелось есть и пить, у него не было во рту ни крошки со вчерашнего утра.

Мужик с корзиной натолкнулся на Бориса, оступился и чуть не уронил свой груз. Не оглядываясь, он выругался. Борис счел за лучшее не связываться, уж очень гудела голова. Он присел в тени чьей-то телеги и вдруг услышал знакомый говорок:

– Ох, и подлый же народ эти татаре! Я ему давеча говорю: давай этот кавун! И какая ему разница? Так норовит подсунуть другой! А если я этот наметил? И желаю получить! Так все равно не тот подсунул! Ох, и подлая же нация…

– Саенко! – хрипло крикнул Борис и закашлялся от попавшей в горло пыли. – Саенко, братец, как же хорошо, что ты мне попался!

Саенко собственной персоной изумленно воззрился на грязного оборванца, что чуть ли не кинулся ему на шею. Потом он снял фуражку, вытер потный лоб, после чего в глазах его появилось осмысленное выражение.

– Батюшки! – закричал он. – Борис Андреич! Эк вас разобрало-то! Откуда ж вы в таком, извиняюсь, расхристанном виде идете? Где ж вас, прошу прощения, черти драли? – добавил хитрый хохол вроде бы сочувственно, но Борис заметил, что глаза его ехидно поблескивали.

– Ох, Саенко, вези ты меня скорее домой, сил моих нет больше. Аркадия Петровича застанем ли?

– Как не застать, дома они, кофий пьют, это я с утра пораньше на рынок вышел.

Саенко крикнул фаэтон. Подкатил расхлябанный экипаж, возница покосился на Бориса, но ничего не сказал, внимая грозному взгляду Саенко.

– А мы уж с его сковородием думали, куда это вы подевались? – болтал Саенко по дороге. – Уж не завелась ли, думаем, у него зазноба? Ночки темные, а кровь молодая, горячая…

– Ту зазнобу, у которой я ночевал, давно на том свете ждут не дождутся, – в сердцах сказал Борис, вспомнив старуху княгиню.

Не понравилось ему, как спровадила она его быстро, как только услышала фамилию Махарадзе. Даже в лице переменилась. Определенно неспроста это. Но настырно лезущий в уши голос Саенко мешал думать, и Борис откинулся на сиденье, прикрыв глаза.

Горецкий, увидев Бориса, только поднял брови, зато Марфа Ипатьевна всполошилась не на шутку. Она провела Бориса в свою комнату, усадила к свету и долго вытаскивала колючки и смазывала многочисленные ранки. Борис с удовольствием отдался ее заботам. Так продолжалось до тех пор, пока Аркадий Петрович не крикнул в открытую дверь:

– Да будет уже вам, Марфа Ипатьевна! Он все же не ребенок малый, подумаешь, занозы.

Как ни был измучен Борис, он все же удивился, услышав в голосе Горецкого недовольные нотки. Хозяйка тотчас послушно собрала свои склянки и отпустила Бориса. Когда умытый и переодетый в чистое он вошел в кухню, его ожидала большая кружка молока и два ломтя хлеба.

– Ну-с, Борис Андреевич, извольте рассказать подробно, где вы пропадали? – Горецкий был строг.

Борис жевал хлеб не торопясь, обдумывая, что рассказывать Горецкому. Если рассказывать все по порядку, то, во-первых, это займет много времени, а во-вторых, он, Борис, во всей истории предстанет форменным олухом. Сам позволил заманить себя в ловушку. Тем не менее он добросовестно пересказал Аркадию Петровичу все свои приключения, начиная со вчерашнего утра, когда он отправился на пристань встречать пароход «Пестель».