Наталья Александрова - Волчья сотня

Борис проснулся от громкого голоса Саенко:

– Ох, и подлый же народ эти сарацины!

– Господи, Саенко, сарацины-то тебе чем не угодили? – не удержался спросонья Борис, обычно сдержанно выслушивавший философские рассуждения Саенко о различных народах, населяющих землю.

– Как же, ваше благородие! Вон они как бедного Мерседека измытарили!

Борис ошарашенно перевел взгляд на Борисоглебского. Управляющий, который возился в это время с чайником и спиртовкой, усмехнулся и пояснил:

– Мы тут, Борис Андреевич, с господином Саенко поговорили немного об искусстве. Видите, картина висит на стене – «Страдания святого Мельхиседека в сарацинской земле»?

Борис увидел в углу на стене раскрашенную олеографию на тему жизни какого-то баснословного святого, которому пышно одетые чернобородые сарацины наносили тяжелые увечья. Жалкая поделка напомнила ему увиденный ночью шедевр. Борис вспомнил ночной разговор с управляющим и взглянул на него. Старик спокойно встретил его взгляд, и Борис подумал, не приснилось ли ему все – тайник, картина Мантеньи… Но нет, все это было чересчур необыкновенно, чтобы оказаться всего лишь сном.

Управляющий разлил свой замечательный чай, накрыл на стол и пригласил своих гостей к завтраку. За завтраком старик разговорился:

– Пока, Борис Андреевич, дела Белой армии идут неплохо, вы наступаете, но не забудьте, когда играют в карты или воюют, удача редко сопутствует одной и той же стороне от начала и до конца. Садясь за карточный стол или уходя на войну, никогда не знаешь, чем это кончится. Не забудьте, милостивый государь, что коммунизм очень популярен повсюду. Это, конечно, утопия, но он взывает к самым простым инстинктам и основную свою силу черпает в невежестве и глупости масс, а людская глупость – это самая большая сила в мире. Кроме того, сейчас именно для вас начнутся серьезные трудности, потому что вы прошли с боями степи, где ваша кавалерия имела большой успех, поскольку в кавалерийском бою очень важна хорошая подготовка и хорошее командование и на вашей стороне такие прирожденные кавалеристы, как казаки. Но теперь перед вами раскинулись леса, где кавалерия не может успешно воевать, а пехота у красных гораздо многочисленнее.

Помощь союзников? Не особенно на нее рассчитывайте. Союзникам нужна слабая Россия, послушная их воле. Они думают, что большевики будут слабым и покорным им правительством, но они ошибаются: это будет самая страшная диктатура. Лучше бы вы постарались привлечь на свою сторону крестьян. Дайте крестьянину землю, проведите аграрную реформу – коллективизация мужику ни к чему… Правда, Саенко?

– Так что, ваше благородие, не могу знать! Наукам не учен! – бодро отозвался Саенко.

– Но землю-то хочешь, неученый?

– Это уж само собой, ваше благородие, это уж как водится!

– Вот видите. Впрочем, не подумайте, что я критикую ваше дело… Вы ведете святую борьбу, честь вам и хвала за это. Я не хочу охлаждать ваш энтузиазм. Но одно только хочу вам посоветовать. Если вы победите – все будет прекрасно: Москва, цветы, дамы приветствуют победителей, гром победы раздавайся… почет, уважение, ордена… Но вот что вы будете делать в случае поражения? Мой совет – эмигрируйте. Не верьте никаким обещаниям большевиков. Сейчас они все наобещают – амнистию, безопасность, – а назавтра всех загонят на каторгу или поставят к стенке. Они даже со своими союзниками так поступают, а с врагами – тем более.

– Пока до этого дело не дошло, – осторожно остановил Борис управляющего.

– Что ж… мое дело – советовать, а вы – человек молодой, молодость к советам стариков относится без воодушевления…

– А я так думаю, – вступил вдруг в разговор Саенко, – что в этих самых иных странах нам и делать нечего. Все там люди как есть нестоящие. Англичане взять – это ж такой народ! Даже самый простой и тот совсем на нас не похож. Ты приглядись, как он шагает по улице. Идет – не своротит, ровно шкап какой! Всяк стороной его обходит, чтоб об угол не зашибиться. Что там у него за душой такое – неизвестно, все в шкапу на замке. Неудобные они какие-то, англичане эти. Американцы – те как бы ничего: румяные, пьянчуги, драчуны. Это еще ладно, мы сами по этим грехам ходим. Но до чего ж они до денег жадные! Один в Крыму зазвал меня вино пить и все-то передо мной золотом об стол звонил: бросит – и в карман, бросит – и опять в карман… Стол же каменный, золото звенит, так у него даже румянец на лице от радости. А платить – я же и заплатил, сбежал, шельма…

Борис дослушал Саенко и напомнил ему, что пора выходить в путь, если они хотят догнать свою часть. Борисоглебский дал им кое-каких припасов на дорогу и, порывшись в своих закромах, достал для Бориса короткий кожушок, взамен порванной и запачканной чужой кровью шинели. После этого старик проводил их до границы парка, перекрестив вслед.

Борис шел легко. Сапоги не жали, управляющий не обманул: травки, которыми он напоил, сделали чудо, и совсем не чувствовалось последствий вчерашней контузии.

Около полудня путники увидели перед собой полотно железной дороги.

– Ваше благородие, обожди-ка маленько, – сказал Саенко, к чему-то прислушиваясь.

Он лег на насыпь и приложил ухо к рельсе. Немного послушав так, он встал и сказал:

– Поезд идет, и аккурат в ту сторону, куда нам нужно. Он и так-то не спешит из-за плохой кормежки, а здесь дело на подъем пойдет, так совсем замедлится, мы в него и залезем. Подъедем маленько, чтоб до своих поближе было, а там и соскочим. Идти-то до вечера нужно, и как бы лихой кто на нас не наскочил.

Борис с сомнением выслушал предложение, но порядком уже уставшие ноги тоже имели свое мнение, и решено было ждать поезда.

Скоро его стало слышно и Борису. Паровоз и правда еле плелся на скудном дровяном рационе, а на подъеме совсем пополз. Саенко углядел полуоткрытую дверь товарного вагона, запрыгнул внутрь первым и протянул руку Борису, потому что от мелькающих перед глазами колес у того снова началось головокружение. Вагон внутри был пустой, но кучи душистого сена и еще кое-какие следы указывали на то, что недавно везли здесь лошадей. Саенко улегся на сене и блаженно потянулся:

– Эх, часок вздремнуть можно! И что ведь хорошо – мы спим, а к своим помаленьку двигаемся!

Борис согласился с разумностью такой мысли и устроился рядом.

Проснулся Ордынцев не скоро. Поезд шел достаточно быстро, видно, под горку. В вагоне по-прежнему никого не было, только Саенко похрапывал рядом. Борис огляделся, не понимая, что его беспокоит, потом тряхнул головой и сбросил остатки сна. Он еще раз внимательно огляделся и понял, что показалось ему подозрительным: солнечные лучи, которые проникали раньше в щели стен и мешали спать, теперь больше не беспокоили, а светили с противоположной стороны. Борис тронул за плечо Саенко.