Александр Бушков - Аргонавт

В общем, он, кажется, неплохо играл принятую на себя роль – благо настоящих электротехников поблизости пока что не появлялось, и разоблачения можно не опасаться. К тому же он с профессиональной хваткой очень быстро отыскал прекрасный повод увести беседу далеко в сторону. Вчера за ужином заикнулся о своем интересе к спиритизму: мол, ходят самые разные разговоры, сам он не то чтобы верит и не то чтобы не верит, просто был доселе бесконечно далек от этого преинтереснейшего явления…

Всё. С этого момента прекратились расспросы и начались сплошные монологи леди Холдершот – причем свою лепту порой вносил «ассириец», к которому она обращалась за подтверждением тех или иных истин, догм, аксиом и деталей. И за ужином, и позже, в курительном салоне (леди Холдершот египетские пахитоски истребляла в количествах, сделавших бы честь драгунскому вахмистру, так что курительная оказалась не тем местом, где от нее можно спастись) Бестужев узнал о спиритизме, его адептах и повседневной практике столько, что еще немного – и сам окажется в состоянии при нужде изобразить завзятого спирита, с большим знанием дела сможет толковать об эктоплазме, магнетических вибрациях, «бессознательном письме» и языке стуков… А то и медиума из себя представить более-менее удовлетворительно.

Почему-то сегодня его сотрапезники запаздывали, вопреки обыкновению, и Бестужев покончил с первым в совершеннейшем за столом одиночестве, чему, следует признать, был только рад. Как и в течение всего предшествующего дня, время от времени, проделывая это достаточно незаметно, поглядывал влево, на стол, располагавшийся неподалеку от его собственного, – и до сих пор не мог сообразить, с кем же столкнулся. Безусловно, это какое-то притворство, маскарад, театр, но где собака зарыта? Без дополнительных сведений никак не догадаться…

Двое из четверых за тем столом ни малейшего интереса не представляли – пожилая семейная пара, респектабельная, тихая и скучная, державшаяся с уверенным равнодушием людей, которым отнюдь не в новинку такие рестораны и такие пароходы. Третья особа, пожалуй, тоже не вызывала любопытства: скромно одетая дама, довольно далеко продвинувшаяся по пути от тридцати лет к сорока, нельзя сказать, чтобы некрасивая, но какая-то бесцветная, скованная, уж для нее-то, с первого взгляда ясно, окружающая обстановка была в новинку, порой дама, не сдержавшись, бросала вокруг откровенно любопытные взгляды. При этом никак нельзя сказать, что она «из простых»: безукоризненно сидящее дорогое платье, украшения с весьма крупными драгоценными камнями, несомненная сноровка в обращении со столовыми приборами, достигнутая полученной с раннего детства выучкой. Ни тени вульгарности, ничего от парвеню – голову можно прозакладывать, дама из общества, другое дело, у нее вид затворницы, долгие годы безвылазно прожившей в какой-нибудь глуши и совершенно не привыкшей к той обстановке, что их сейчас окружала. Провинциальная дворянка, на которую неожиданно свалилось нешуточное наследство? Жертва самодура-мужа или самодура-опекуна, вплоть до последнего времени вынужденная пребывать в помянутой глуши, вдали от коловращения бомонда?

А вот ее спутник… В нем самом, если поразмыслить, опять-таки не усматривалось ничего из ряда вон выходящего или примечательного: полнокровный усач лет сорока, вполне светский, но для людей понимающих меченый невидимым клеймом легонького изъяна : чересчур самонадеян, к цыганке не ходи, излишне фатоват, с налетом вульгарности, с уверенностью можно предположить, исполнен чванства и совершенно незаслуженного чувства превосходства над окружающими. Дама, как давно удалось установить, перед ним откровенно тушуется, в ее обращенных на спутника взглядах смесь боязливого уважения и преданности…

Как подсказывает жизненный опыт, помноженный на жандармский, подобный субъект с равным успехом может оказаться и абсолютно благонадежным экземпляром, чертовски неприятным в общении, однако законопослушным… и карточным шулером высокого полета, господином фар м азоном, значащимся в полицейских картотеках полудюжины европейских держав.

Скорее уж верилось во второе. Поскольку этот господин с тех самых пор, как Бестужев узрел его впервые, щеголял в одном и том же наряде – в российской военной форме, сидевшей на нем, нужно признать, как влитая.

На первый взгляд – ничего необычного. Всего-то навсего поручик лейб-гвардии Конного полка: алый колет с петлицами, галуном и эполетами, галунный пояс, синие брюки-чакчиры с двойным алым лампасом и выпушкой, разумеется, без каски и палаша… Где-нибудь в провинции – крайне примечательное зрелище, привлекающее всеобщее внимание (особенно дам), зато в Санкт-Петербурге, набитом блестящими гвардейцами превеликого множества «старых» и «молодых» полков особого интереса, в общем, и не вызовет, пусть и гвардионец, но всего-навсего поручик… кстати, для поручика определенно староват, и весьма…

Но ежели персону сию подвергнет вдумчивому анализу человек понимающий, наподобие Бестужева, кадрового офицера и бывшего «черного гусара» – получится занятно…

Прежде всего, на нем праздничная форма – непонятно, с какой стати. Не парадная, не придворная, не повседневная – именно праздничная. Меж тем давным-давно разработаны строжайшие регламенты, в каких именно случаях господа офицеры обязаны появляться в той или иной форме – и эта (с бальными шпорами, изволите видеть!) моменту нисколечко не соответствует. Регламенты эти знает наизусть любой, только что произведенный в офицерский чин (а то и особенно усердный кадет или юнкер), ну, а уж поручик полка «старой» гвардии, высочайшим шефом которого изволит состоять сам государь император…

За пределами своего Отечества русский офицер появляется в форме, лишь пребывая при исполнении неких служебных обязанностей. Даже если предположить, что этот господин, скажем, направляется для службы военным агентом в одно из российских посольств… нет, и в этом случае он не стал бы щеголять в праздничной форме, получился бы, как выражаются флотские, изрядный «гаф», то есть вопиющее нарушение правил…

А уж награды у него на груди! Снова фантасмагория!

Французский офицерский крест Почетного легиона, германский крест Дома Гогенцоллернов… вообще-то немало русских офицеров обладают подобными регалиями, полученными, разумеется, не на бранном поле, а из дипломатических соображений, но в том-то и загвоздка, что они располагаются впереди российских! Чем опять-таки нарушен очередной строжайший регламент: любая иностранная награда, какой бы почетной и высокой она ни была, обязана пребывать после отечественных, исключений из этого непреложного правила не существует даже для его императорского величества.