Артур Филлипс - Египтолог

Твой царь,

Р. М. Т.

P. S. Надеюсь, ты воспримешь сие проявление беспокойства в правильном свете: мне кажется, твой отец слишком уж полагается на Инге. Каков бы ни был диагноз, переутомление и приступы болезни следует лечить, обратившись к врачу-специалисту и принимая препараты, повышающие тонус организма; однако по отрывку письма, которое ты послала мне, будучи одурманенной лекарствами, получается, что она дает тебе снадобья, которые лишь обостряют симптомы. Позволь заметить: никто не знает о тебе столько, сколько известно мне, никто чаще меня не видел тебя здоровой и жизнерадостной. Когда ты станешь моей женой, мы не пожалеем средств на лучших специалистов. Вручаю тебе всю мою любовь без остатка. Ты — моя царица.

Дом престарелых «Гавань на закате»

Сидней, Австралия

24 декабря 1954 года

Мэйси!

Это опять я. Верно, заставил вас поволноваться? Вот и еще одна неделька пролетела. Надвигается Рождество. Веселое, говорят, времечко.

Интересно, Мэйси, вы религиозны? Я вот ни на столечко нерелигиозен, по мне — это удел записных дураков. Но здесь живет старушка, она выжила из ума, как и многие другие, все время молчит да в телеэкран смотрит, и вот сегодня утром она мне сказала — в первый раз со мной заговорив, — она сказала мне, что в следующем мире людей будут судить все те животные, которые видели их в мире этом. Не только съеденные коровы или там пойманные рыбы. Она, кажется, не «вегетарианка». Нет, вообще любые животные, которые видели вас, когда вы занимались своими делами. Понимаете? Кошки, которые смотрели на вас, когда вы были якобы один. Собаки, которые нежились на солнце через дорогу. Птички за окном. Золотая рыбка в аквариуме. Они все расскажут, как вы себя вели, сказала старушка, доложат, как в парламенте, а потом решат, куда вас отправить — на облако или на сковородку. Что скажете? Я думаю про всех животных с печальными глазами, про зверей, с которыми я оставался наедине. Я думал, они дрыхнут, да коли даже и не дрыхнут — все одно ничего не понимают. Ее идеи меня удивили, даже расстроили. Такого быть не может. Вы слышали, чтобы еще кто-нибудь о таких вещах толковал?

Ваша тетушка Маргарет, о чем вы вряд ли в курсе, в 22-м году держала собачек. Хотя, может, вы видели на фотографиях. Тибетские спаниели, сказала она мне, когда я появился на пороге дома вашего двоюродного дедушки, то бишь — 13 октября 1922 года. Ваша тетушка открыла мне дверь, когда я вошел, собачки на меня затявкали. Я не успел и слова вымолвить, а она мне говорит:

— Тибетские спаниели, дорогущие и чрезвычайно р-р-р-р-редкие! — Она сказала «редкие», вроде как на меня заворчав, и презрительно скривила губки. Ага, и тебе здрасьте, подумал я. Тетушка ваша была очень даже ничего, такая современная девочка, вся искрилась прямо. Сомневаюсь, что она вам про меня вообще рассказывала, хотя, может, у вас есть что мне сообщить, но коли что и понарассказала, я на свой счет не обольщаюсь, навряд ли я произвел на нее впечатление, к тому же иногда она могла и приврать, вы, когда будете читать ее записки, это учтите.

Ваш двоюродный дедушка был не дурак и мне понравился: могучий что твой крокодил, огромный, волосы назад зализаны. Сразу предложил мне очень хорошую сигару. Он сидел в гигантском кабинете за большим блестящим столом, изучал рекламное объявление. Развернул его, показал мне:

— Это для сезона отпусков. Думаю вот, одобрить его или нет.

На рисунке женщина несет на большущем блюде гигантскую дичь, а рядом написано: «Вид у пищи непригляден, если стол твой ненаряден! В „Фешенебельных Фасонах Финнерана“ ты найдешь все, что нужно для отпуска! (Гарантийный срок службы наших товаров — вечность!)». Женщиной на рисунке была ваша тетушка, она для него и позировала.

— Я столько времени на это потратила, — вздохнула она. — Хотя бы индейку не пришлось держать, художник ее позже пририсовал. Мне он показался чуток голубоватым…

— Попридержи язык, — проворчал Финнеран. — У нас гости. Так чем мы можем быть вам полезны сегодня, мистер Гарольд Феррелл из «Международных расследований Тейлора», прибывший аж из самой Австралии? — Он осмотрел мою визитную карточку и покатал во рту незажженную сигару. — Сдается мне, у меня в этой самой Австралии не было никаких дел.

Я сказал ему, что мое дело связано с наследством одного австралийского парня и что его деловой партнер профессор Трилипуш в состоянии помочь мне найти пропавшего наследника, с которым мог познакомиться во время войны.

— Ральфи? — вмешивается тут ваша тетушка. — Он не просто деловой партнер, Гарри! — Она сразу назвала меня «Гарри» и потом всегда так называла, мне это нравилось.

— У этого джентльмена дело ко мне, Мэгги, так что выкатывайся!

Она вскинула брови, саркастически сделала реверанс, взяла в охапку собак и захлопнула за собой дверь. Я подумал тогда, что с вашей тетушкой все ясно: разбалованная, очаровашка, ежели хочет такой казаться, в душе немного сноб — потому что еще молоденькая и настоящих снобов не видела. Без обид, Мэйси, но было ясно, что в этом доме живут нувориши. Никаких дворецких, просто живет себе семья — и все. Не поймите меня неправильно: мне они пришлись по душе. Мне понравилось, как говорил Финнеран, и дом его мне тоже сразу понравился. Он разбогател (думал я), но не разучился еще понимать простых людей, знал, что всего деньгами не купишь. Надеюсь, Мэйси, я сейчас описываю и вас в вашем нью-йоркском особняке.

— Резвая девица, — сказал отец, когда эхо от хлопнувшей двери смолкло. — Она просто хотела сказать, что они с профессором Трилипушем помолвлены. — Эта новость, Мэйси, меня заинтриговала. — Он славный малый. — Тут тон Финнерана изменился. — Вы с ним знакомы? Нет? Он чертовски славный малый. Из английских аристократов. Храбрец, воевал. Эксперт в своей области. Выдающаяся личность. Сейчас таких редко встретишь — даже в Англии, я думаю, а уж отловить эдакого парнишку в Бостоне, да чтобы он еще и влюбился в Маргарет… Мы тут все очень счастливы, мистер Феррелл.

Точных слов не припомню, но смысл был ровно этот. Как я уже тут написал, ваш двоюродный дедушка, в отличие от четы Марлоу, не был покрыт лаком так, что пробу ставить некуда, но, простите меня за эти слова, мне кажется, я знаю, почему он так гордился, что вот-вот заполучит Трилипуша в зятья. Ясно как божий день: после этой свадьбы положение Финнерана в бостонском обществе подскочит на ступеньку-другую, а то и выше.

Я начал издалека, просто разъяснил, что к чему в деле о Дэвисовом наследстве, и спросил, не знает ли мистер Финнеран, где я могу найти профессора Трилипуша.

— Знаю, конечно.

И пока он вынимал из ящика стола записную книжку, я спросил:

— Просто из любопытства… как вы повстречались с профессором Трилипушем в Бостоне?