Филипп Ванденберг - Тайна предсказания

— А почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — солгал Леберехт, — из любопытства.

На самом деле он уже целый день ломал голову над тем, как ему встретиться с Мартой в этом большом городе.

Лютгер и Леберехт провели ночь в маленьком дормитории, простом спальном помещении с соломенными тюфяками, какие в каждом монастыре держат наготове для проезжающей братии. Поскольку почта на Регенсбург, который был следующим пунктом их путешествия, отправлялась лишь около десяти, Леберехт ранним утром поспешил в одиночку к монастырю Святой Клары. Он никогда бы не поверил, что так быстро привыкнет носить сутану.

Ворота монастыря были заперты, и Леберехт позвонил в колокол, который издал довольно резкий звук. За маленьким зарешеченным окошком возникло морщинистое лицо древней монахини-клариссы, и Леберехт спросил, не проводила ли здесь ночь проезжая монахиня.

— Нет, слава Господу! — злобно рявкнула старуха и захлопнула окошко.

Леберехт тщетно пытался найти объяснение столь странному поведению, тем более что он, как послушник-бенедиктинец, должен, без всякого сомнения, быть выше всяких подозрений. Теперь вся его надежда была на то, что Марта уедет в Регенсбург той же почтовой каретой. По крайней мере для себя он твердо решил, что покинет город лишь в сопровождении Марты.

Снедаемый беспокойством, Леберехт отправился вместе с Лютгером из Шотландского монастыря к Господскому рынку. Как объяснить Лютгеру, что ему надо задержаться здесь на пару дней? Он уже готов был открыть монаху правду, когда они вышли на большую площадь.

Там, где еще вчера веселились и плясали люди, теперь была совсем иная картина: между повозок рядами стояли мешки и тюки с товарами, в деревянных ящиках мерцало богемское стекло и гончарные изделия из Польши, на прилавках были выставлены гигантские корзины с душистыми пряностями с Востока, а между ними — овощи из сельских районов, расположенных вокруг Нюрнберга. Меж богато одетых негоциантов, одним хлопком в ладоши продававших целые возы, теснились многочисленные мелкие торговцы со своими двухколесными тачками, которые ожидали выгодных предложений.

В верхней части рынка, где находилась почтовая станция, суета была поменьше, и уже издали Леберехт заметил у ожидающего почтового фургона монахиню. Сердце его взволнованно забилось. Неужели Марте удалось это?

Заметил монахиню и брат Лютгер.

— Смотри-ка, друг мой, какое достойное общество для путешествия! — пошутил он.

Когда четверка разговорчивых купцов уже садилась в фургон, монахиня обернулась. Это была Марта. Она подошла к бенедиктинцу и послушнику и дружелюбно приветствовала их:

— Laudetur Jesus Christus , почтенные братья!

— Во веки веков, — ответил Лютгер и добавил: — Почтенная мать!

Леберехт не осмеливался открыть рта; он старался подавить смех и сжимал губы. Теперь, когда Марта стояла напротив него, страх и тревога ушли, и он, набрав в грудь побольше воздуха, тихо сказал: "Слава Богу!"

Сестра Марта, как она назвалась, с удивительной самоуверенностью поведала, что идет из монастыря Святой Клары и держит путь в Ассизи, где святая Клара триста пятьдесят лет назад основала орден кларисс, покрывало которого она и носит.

— Тогда нам предстоит добрый кусок совместного пути. Мы — бенедиктинцы из аббатства на горе Михельсберг и едем в Монтекассино! — радостно воскликнул Лютгер и осведомился: " — Вы путешествуете в одиночестве, почтенная мать?

Марта рассмеялась. Приподняв длинный подол своего облачения, она забралась в фургон и весело ответила:

— Господь Бог послал мне вас в защиту!

Тут и Лютгер рассмеялся, а Леберехт закинул в повозку мешок, который нес на плече. Купцы устроились на задних сиденьях фургона. Беседа разговорчивых господ смолкла, едва они увидели, что в повозку поднимаются монахиня и двое монахов, но Лютгер, который сразу же оценил ситуацию, упредил ожидаемые глупые замечания, сказав:

— Почтенные господа ничего не имеют против нашего присутствия?

— Нет, нет, — пробормотали купцы.

Лишь старший из четверых, благородный седобородый господин в черной бархатной шапке, поднял бровь и громко заметил:

— Мы ведь протестанты, мы терпимы!

И они тоже рассмеялись.

— Я выскажусь об этом, — заявил брат Лютгер после того, как почтовый фургон пришел в движение, — когда дорога приведет нас в Альтмюльталь, где, насколько мне известно, живет большинство моих братьев по вере. Ведь в протестантском Регенсбурге нам тогда вообще не дадут слова.

Бойкие слова бенедиктинца понравились купцам, так что этим поздним утром в фургоне царило веселое настроение. Сначала почтовая карета Таксисов прыгала по грубой мостовой, затем пересекла реку Пегниц у госпиталя Святого Духа с окнами в три ряда друг над другом, проехала мимо Сент-Лоренца, где появился новый город с постоянными улицами, ведущими с запада на восток, и вскоре свернула на юг.

Монахиня и монахи заняли места на передней скамье, сразу за кучером. Леберехт сидел в середине, между Лютгером и Мартой. Повозка, над которой был натянут брезент для защиты от дождя и солнца, оказалась довольно тесной, слишком тесной для троих монахов в их сутанах. Это дало Леберехту возможность незаметно прижаться к Марте. Он чувствовал движения ее ноги, и каждый поворот дороги вызывал в нем приятную дрожь.

Когда же фургон достиг границы города, небеса раскрылись. Дорога по песчаной почве вела прямо через бесконечные сосновые леса, и кучер пустил лошадей рысью, что могло вызывать испуг. На заднем сиденье между тем уже пошла по кругу бутылка, содержимое которой годилось для того, чтобы прогнать страх и побудить старшего к вопросу:

— Эй, а вы случаем не торговцы индульгенциями, что разъезжают туда-сюда между Римом и немецкими землями, выманивая у бедняков деньги обещаниями вечного рая на благо прожорливой Римской церкви?

Леберехт испуганно взглянул на Лютгера. Тот был в ярости, но явно не осмеливался поставить купца на место, поскольку они все еще находились на территории протестантов. Леберехт подумал, что слова старика могли бы исходить и от него самого, но от других он еще никогда не слышал столь резкой критики. Только сейчас ему стало ясно, что значит быть протестантом.

Что касается старика, то он, похоже, сел на своего любимого конька и, не дождавшись ответа, крикнул:

— А не принадлежите ли вы к ордену нечестивого Иоганна Тетцеля, проповеди которого наш доктор Лютер сделал поводом для своих тезисов?

Обстановка постепенно накалилась, настроение испортилось, и Лютгер, обернувшись, возразил купцу:

— Тетцель был доминиканцем, и он столь же чужд ордену бенедиктинцев, как и вам, протестантам. Кстати, церковный собор запретил торговлю индульгенциями, как она проповедовалась Тетцелем.