Сандра Лессманн - Тайна старой знахарки

Сэр Орландо энергично махнул рукой, давая понять, что не это сейчас важно.

— Я распоряжусь, чтобы вашу одежду привели в порядок. А вы расскажите мне, как вам удалось избежать самочинной расправы распоясавшегося сброда. Эти негодяи ведь явно не собирались отпускать вас с миром, не так ли?

— Нет, разумеется. Его высочество герцог Йоркский с отрядом гвардейцев подоспел как раз вовремя. Он и призвал толпу к порядку.

— А кто это ссаживал вас с лошади у моих дверей?

Помедлив, Иеремия решил все же признаться.

— Мистер Макмагон. Это он первым подъехал ко мне. И тем самым спас мне жизнь! — убежденно произнес Иеремия.

— Понятно… Значит, этот субъект снова в Лондоне, — озабоченным тоном произнес судья Трелони. — И говорите, он на службе у герцога Йоркского? Должен признаться, я сражен наповал.

Когда Иеремия с помощью сэра Орландо стащил с себя превращенный едва ли не в лохмотья сюртук, из потайного нагрудного кармана выскользнули четки и упали на пол. Как раз в этот момент в спальню входила Джейн с тазиком, бутылью вина, чистыми салфетками и льняными бинтами. Заметив на коврике у кровати нитку жемчуга, она нагнулась было поднять упавшие четки, но судья опередил ее.

— Думаю, тебе лучше уйти, дорогая. Подобное зрелище не для тебя, — ласково, но настойчиво сказал он Джейн.

Супруга с удивлением взглянула на него, но без слов вышла.

Иеремия почувствовал себя не в своей тарелке. Он хотел было что-то возразить, но сэр Орландо поднял руку.

— Только, прошу вас, не говорите, что вам на все это больно смотреть, святой отец. Что поделаешь, в семейной жизни такое случается иногда, этого просто не избежать. Не тревожьтесь, я потом ей все объясню. Что до секретности — поверьте, Джейн, как и я, умеет молчать о чужих тайнах.

Снятую с Иеремии одежду забрал Мэлори. Сэр Орландо обратил внимание на огромный кровоподтек на левой стороне груди пастора Блэкшо.

— Выглядит далеко не безобидно, — пробормотал судья.

Иезуит осторожно ощупал ребра.

— К счастью, лишь одно сломано.

— Это точно?

— Неужто, милорд, вы забыли, что я все-таки лекарь? — чуть насмешливо произнес Иеремия, явно чтобы подбодрить себя.

Далее пастор Блэкшо ощупал и кровоподтеки в области живота, однако следов повреждения внутренних органов не обнаружил. Что его беспокоило всерьез, так это нестерпимая, гудящая головная боль и непрекращающееся кровотечение из раны на лбу. Он уже не помнил, чем его огрели по черепу — то ли кулаком, то ли ногой, и опасался, как бы эти травмы не уложили его в постель на ближайшие дни.

Сэр Орландо с воистину трогательной заботой приступил к промыванию ран вином, после чего не очень умело, но добросовестно перевязал их, не забыв туго перебинтовать и грудь раненого.

— Ночь вы проведете здесь, и прошу не спорить, — не терпящим возражений тоном изрек судья Трелони.

Иеремия возражать не стал, однако настоял на том, что будет спать на складной кровати в соседней комнате. Ему не хотелось стеснять молодоженов, каковыми считал супругов Трелони. Едва очутившись под одеялом на немудреном ложе, пастор закрыл глаза и заснул.

Едва рассвело, как лондонцы, заметив на небе огромное облако, усмотрели в нем знак избавления. Но то были не грозовые тучи, обещавшие благодатный ливень, а застилавший небо дым пожарищ.

Огонь добрался и до Чипсайда, улицы богачей — золотых и серебряных дел мастеров. Прежде чем огненный шквал сровнял с землей роскошные дома этой части города, все ценное успели перевезти в Тауэр. Вдоль берега Темзы пожар неукротимо продвигался дальше на запад; не устояла перед стихией даже такая твердыня, как замок Бэйнард-Касл, не говоря уж об исправительном доме Брайдуэлл. Бушевавшее в северной части города пламя продолжало уничтожать здания гильдий ремесленников, десятки церквей и даже городскую ратушу. Тем временем ураганный ветер с востока и не думал утихать.

Когда Иеремия проснулся на следующий день с гудящей от боли головой и тяжестью в желудке, близился полдень. Вызвав Мэлори, он велел ему принести одежду.

— Почему его светлость не разбудил меня? — недовольным тоном осведомился пастор, пока слуга судьи Трелони помогал ему одеться.

— Поверьте, он пытался. Но вы так сладко спали, что он оставил свои попытки, — извиняющимся тоном защищал хозяина Мэлори.

Услышав голоса и поняв, что Иеремия проснулся, судья Трелони поспешил к нему.

— Вам необходимо лежать, — наставительно произнес судья. — Вы еще не оправились после вчерашнего.

— Нет-нет, я должен быть у мастера Риджуэя, — запротестовал Иеремия. — Он идет на поправку, но по-прежнему нуждается в уходе. Его нельзя оставлять без присмотра.

— Вы ведь минувшим днем на собственной шкуре испытали, что делается на улицах Лондона, святой отец.

— Я понимаю это, но не могу забросить свои первейшие обязанности.

Трелони испустил обреченный вздох. Он уже потерял надежду образумить неугомонного друга.

— Хорошо, но я по крайней мере велю заложить для вас карету.

Подумав, Иеремия согласился, но только потому, что все еще с трудом переставлял ноги, а силы следовало приберечь — они еще понадобятся для ухода за Аленом.

Джордж Грей, который провел ночь в камере Алена, не дождавшись пастора рано утром, стал тревожиться. И когда Иеремия наконец появился, квакер со вздохом облегчения поднялся с табурета, на котором просидел всю ночь, не смыкая глаз. Заметив характерной формы кровоподтек на шее пастора Блэкшо, Джордж Грей невольно перекрестился.

— Прошу у тебя прощения, друг. Мне рассказали, что твоих братьев по вере в открытую избивают на улицах. Несмотря на то что вы официально находитесь под защитой короля, вы, как и мы, не избавлены от травли и преследовании. Горько сознавать, что я сразу не удосужился разобраться в этом.

Когда квакер ушел к себе, иезуит хотел заняться Аленом, который все еще был очень слаб. Но, увидев, что мастер Риджуэй безмятежно спит, пастор Блэкшо все же решил ненадолго оставить его и повидать своих прихожан. Он рассчитывал обернуться быстро, но из-за царившей на лондонских улицах толчеи добирался до них куда дольше и прибыл в Мурфилд вконец измотанным. А там его ждали и вовсе дурные вести — беженцев на полях скопилось столько, что на всех не хватало ни воды, ни провизии.

Усевшись, Иеремия заговорил с ними, пытаясь хоть немного приободрить, хотя сам едва мог даже сидеть. Голова болела страшно, ныла каждая мышца, каждый нерв болью напоминал о вчерашней едва не свершившейся трагедии. В конце концов иезуит закрыл глаза и без сил привалился спиной к дереву, решив хоть на несколько минут прикорнуть.

Человеческие голоса сливались в сплошной неумолчный гул: «…все, все потеряли, что имели — дом, мебель, посуду, — все… Сгорело, обратилось в пепел… Дети… где они теперь, бедные… не иначе как пропали в этом бедламе… Нет, здание гильдии полыхало как свеча… ну что вы… А у этого ювелира тоже все сгорело… Патерностер-роу больше нет, одно сплошное пожарище… Собор Святого Петра с трех сторон объят огнем… Скоро и ему конец… Куда там — даже стены города, и те не помогли… Церковь Христа тоже сгорела… Там, в центре, еще людей полно, им оттуда ни за что не выбраться… Конец им всем придет… Огонь уже добрался до последних ворот…»