Сандра Лессманн - Тайна старой знахарки

— Я здесь, милорд, — отозвался спокойный голос с лестницы.

Заметив худощавого мужчину, судья вздохнул с облегчением. Доктор Фоконе был в черном камзоле, черных бриджах и черных же вязаных чулках до колен. Вокруг шеи белел обычный льняной воротничок без каких-либо украшений. На ногах простые туфли с незатейливыми пряжками. Фоконе тоже носил длинные, до самых плеч, волосы. Лицо узкое, длинноватое даже, с высоким лбом, острым выдающимся носом и впалыми щеками. Они были с Риджуэем примерно ровесниками, однако Фоконе выглядел старше — глубокие морщины прорезали лоб и сеточкой собирались у глаз. Но самым замечательным в этом человеке были его глаза — их взгляд, казалось, проникал в самые потаенные закоулки души.

Прибытие доктора Фоконе заметно разрядило напряженную атмосферу. Вообще следует упомянуть, что присутствие Фоконе всегда странным образом успокаивало сэра Орландо. Королевский судья и сам не мог объяснить почему. Спору нет, он был очень многим обязан этому немногословному человеку. Фоконе спас Трелони от верной смерти в самый тяжкий период жизни, когда судья стоял одной ногой в могиле. Нет, без помощи Фоконе судье сейчас бы не жить, это несомненно. Сэр Орландо без малейших сомнений считал его самым близким из своих друзей, которому доверял безгранично. И при этом даже не знал его настоящего имени. Иногда Трелони приходилось слышать, как Ален Риджуэй называл его Иеремия, — по-видимому, это и было его настоящее имя; фамилия же так и оставалась неизвестной. Впрочем, из чувства такта он никогда не любопытствовал у своего друга на сей счет, довольствуясь псевдонимом Фоконе. А псевдоним был избран для того, чтобы уберечь семью Иеремии от преследований, ибо он находился на территории Англии вопреки закону, постоянно под угрозой оказаться на эшафоте. Католический пастор и иезуит, Фоконе втайне от всех занимался миссионерской деятельностью среди католиков-англичан, являвшихся в протестантском королевстве угнетаемым меньшинством. Отправление католических обрядов считалось в Англии преступлением, а пасторы, нелегально пробиравшиеся туда из стран континента, автоматически считались государственными преступниками. С восшествием на престол Карла II эти драконовские законы хоть и не применялись, однако и отменены не были. Воля короля, стремившегося к свободе вероисповедания, защищала их, хоть и шла вразрез с убеждениями состоявшего сплошь из протестантов парламента. И сэр Орландо Трелони также разделял предрассудки англиканцев в отношении католиков, считая их иезуитами, заговорщиками и возмутителями спокойствия, хотя и видел в лице своего друга достойное исключение. Доктору Фоконе удалось сохранить за собой репутацию честного, порядочного человека, всегда готового помочь ближнему. Когда они познакомились, Фоконе, не желая лгать другу, честно признался сэру Орландо в том, что он католический пастор, хотя сэру Орландо как судье ничего бы не стоило отправить Фоконе на плаху лишь на основе признания. Но Фоконе никогда не пытался обратить сэра Орландо в свою веру. Вот так и подружились эти столь непохожие друг на друга люди: судья-протестант и пастор-иезуит, хотя, казалось, все говорило в пользу того, чтобы им стать смертельными врагами.

Пастор подошел к операционному столу и оглядел стенающего Мэлори.

— Что с ним произошло?

— Кто-то прострелил ему колено, — доложил сэр Орландо. — Этот негодяй убил женщину и собрался убить и вот эту несчастную девушку, да Мэлори помешал.

Трелони кивнул на сидевшую на деревянной скамье девушку, которую Джек привел в дом. Ален Риджуэй недоуменно наморщил лоб.

— Подождите, подождите, я ведь знаю ее. Это Энн Лэкстон. Ее отец тоже в гильдии хирургов, а мать — повитуха.

— Она говорит, что убитая женщина была ее матерью. Пуля вошла ей прямо в сердце, — добавил судья.

— Боже милостивый! Какой ужас! — пробормотал Ален и сделал знак ученику. — Сбегай-ка к Молли, скажи, чтобы принесла девушке хоть тарелку супа. — После этого лекарь с серьезным лицом повернулся к другу. — Иеремия, полагаю, их сиятельство желает, чтобы вы помогли мне оперировать Мэлори.

Иеремия понимающе кивнул. Желание судьи не задело его за живое. Ален прекрасно понимал, что Иеремия — врач Божьей милостью. И начинал, как и его друг, фельдшером. Они познакомились во время гражданской войны и некоторое время оказывали помощь раненым прямо на поле боя. Впоследствии Иеремия, которого не устраивала роль хирурга-самоучки, отправился в Италию изучать медицинские науки. Но и специальность дипломированного медика тоже не принесла удовлетворения. Вместо этого он решил стать пастором, чтобы помогать и тем, кого он не мог избавить от смерти даже будучи образованным медиком. Тем не менее интерес к исцелению в нем не угас, а привычка помогать ближнему всегда и во всем никогда не позволяла ему отказывать хворым и недужным.

Опытный глаз Иеремии сразу же определил причину беспокойства Мэлори. Он успокаивающе положил раненому ладонь на лоб, а потом ласково провел по глазам. Мэлори понемногу перестал дрожать.

— Ален, готова губка? — спросил Иеремия.

— Да, но она еще не размокла как следует.

— Ничего не поделаешь. Мы больше не можем ждать, бедный парень и так исстрадался.

Ален подал священнику наполненный водой таз, тот вынул из него губку. От нее исходил странный запах. Иеремия, дождавшись, пока стечет вода, поднес губку к носу Мэлори.

— Вдыхай глубоко, мой мальчик, — велел он, и когда слуга недоверчиво взглянул на него, добавил: — Ничего не бойся. Тебе станет легче.

Иеремия дал ему пару раз вдохнуть пары, исходившие из влажной губки, потом пристально посмотрел на Мэлори. Некоторое время спустя напряженное тело слуги расслабилось, искаженное болью лицо разгладилось. Постепенно глаза Мэлори остекленели, веки сомкнулись, и он больше не стонал.

— Как вам это удалось? — удивился сэр Орландо.

— Он вдохнул пары Spongia somnifera, пропитанной смесью соков растений мандрагоры, мака и белены, — с готовностью пояснил Иеремия. — Обычно губку хранят в сухом виде, а по мере надобности увлажняют, примерно на час помещая в воду. Она пролежала меньше, но я просто не мог ждать дольше. Нельзя тянуть с операцией.

— Никогда не слышал ни о чем подобном, — сказал Трелони. Он все еще не мог оправиться от удивления.

— Тем не менее они используются уже не одну сотню лет, — заверил его Иеремия. — Еще Теодерих Бодоиский упоминал о них в своих трудах.

— Но если не составляет труда усыпить больного, отчего в таком случае большинство хирургов все же предпочитают обходиться без наркоза, невзирая на то что больные сходят с ума от боли?

— Все не так просто, как кажется. Соки этих растений ядовиты и при неверной дозировке могут вызвать смерть. Вот хирурги и предпочитают не рисковать, считая, что, дескать, уж лучше пациенту умереть от боли, нежели от неверно выбранных лекарем обезболивающих снадобий. В таком случае с них, как говорится, и взятки гладки — дескать, пациент слишком слаб, вот и не вынес мучений, когда ему разрезали мышцы или распиливали кости. Не спорю, случается, что больной засыпает от такой губки вечным сном. Поэтому я прибегаю к ней лишь в случае крайней необходимости, когда условием удач пой операции является полная неподвижность больного. И всегда и пристально слежу за тем, чтобы не переборщить, — пусть уж лучше сон будет не таким глубоким. Согласитесь, пациент в полусне все же лучше, чем бодрствующий, который беспрерывно вопит от страха и боли. Кроме того, необходимо знать, как вывести его из состояния сна. Один из способов — дать ему понюхать смоченный в крепком уксусе платок, а когда очнется, напоить вином или крепким кофе — это оказывает бодрящее действие.