Кэрол Терстон - Око Гора

– Да? – прошептал я, почти не осмеливаясь дышать. Она кивнула, согнула ладонь, касаясь моего лица, и провела большим пальцем по скуле.

– Однажды утром я открыла глаза, а ты сидел рядом с моей лежанкой, ждал, когда я проснусь. С тех пор каждый раз, когда меня в темноте охватывала дикая печаль, я закрывала глаза и представляла, что ты сидишь рядом и улыбаешься, как тогда. – Я повернул голову и коснулся губами ее ладони.

Потом мы некоторое время разговаривали о том, что может ожидать нас в Анибе. Я спросил, научит ли она рисовальщиков контуров Сенмута делать карты, подобные той, что она нарисовала для меня, но Асет лишь пожала плечами и продолжала смотреть на проплывающие пейзажи. Но я надеюсь, что эта мысль пустит корни и прорастет, и она перестанет рассказывать истории в картинках.

Повсюду вдоль берега люди работали с журавлями, опуская кожаные бадьи, привязанные к концу деревянной балки, которую можно повернуть по кругу относительно той точки, где она лежит на треноге, и она опускается в реку. Потом каменный противовес поднимает наполненную бадью, выливая воду в канал, который переносит ее на поля, расположенные выше.

– После того как придумали журавль, с поливаемых полей мы получаем по два урожая в год, – сказал я, меняя тему, – и рассчитываем по крайней мере на еще один на более высоких участках, до которых редко доходят воды разлива, а благодаря каналам будет обрабатываться больше земель. Ты это знала?

Асет кивнула:

– Это так просто. Мы жили около Матери Реки с начала времен, а идею эту переняли у людей, проживающих между Тигром и Евфратом. Как ты думаешь, почему мы сами не додумались?

Она никогда не спрашивает как, всегда почему.

– Помнишь, как мы впервые играли в «собак и шакалов»? – спросил я, так как на ее вопрос ответа быть не может. Асет кивнула. – А потом сидели на крыше дома твоего отца? – Когда она посмотрела на меня, я снова увидел ту маленькую девочку, чьи синие глаза горели надеждой и ожиданием. – Ты уже тогда завладела моим сердцем, всего лишь одним словом. «Почему».

Асет радостно рассмеялась, в горле у нее зажурчал нежный звук, и она понимающе сжала мою руку.

Немного погодя, когда она разговаривала с Пагошем, я снова мысленно вернулся в тот день, и вспомнил, как Асет расспрашивала меня про голубые лотосы. Многое говорит в пользу того, что она унаследовала от матери дар околдовывать мужчин, но взор Прекрасной замкнут и неподвижен, как у змеи, а взгляд Асет скачет от радости и любопытства. Более того, Асет обладает и врожденной любовью к окружающим – к Тули, Пагошу и Хари, Руке и Решу и многим другим. Не сомневаюсь, что это – истинная причина, по которой многие мужчины обожают мою жену. Маленькая богиня с грязными ножками. Я посмотрел на запад, внезапно возжелав остаться с нею наедине, и заметил, что яркий круг Ра начал приобретать оранжевый оттенок. Еще по меньшей мере час или два, прежде чем мы будем причаливать на ночь.

Вскоре подошел Пагош, оставив Асет с рулевым.

– Чуть больше часа, и мы в Эдфу, – сообщил он. – Там и заночуем.

– Наверняка это благое место, – ответил я, – там ведь расположен священный храм Исиды, который Имхотеп, величайший врач и архитектор, построил на том месте, где Гор победил Сета.

– Мы с остальными сойдем на берег, чтобы пополнить в городе запасы воды, а потом расстелем тюфяки на берегу. А с первыми лучами солнца сможем снова отправиться в путь. – Он снова посмотрел на меня. – Не боишься остаться один на якоре?

– Я буду не один. – Пагош кивнул. – Благодаря тебе, – добавил я. Белый шрам выделялся на его румяной щеке – это, наверное, из-за ветра, – а взгляд был так же тверд, как и всегда. Мне за многое стоило поблагодарить этого человека, но я не мог ему ничего предложить, кроме слов. А Пагош никогда особо не ценил слова. Я положил руку ему на плечо. – Мне по-настоящему повезло, что у меня такой друг.

Он удивленно заморгал, потом пробормотал:

– Как и ты для меня. Но тебе жену благодарить надо за то, что отказывала всем остальным мужчинам, которых предлагал ее отец.

Не сказав больше ни слова, он пошел в сторону, а я стоял и качал головой.

– Пагош? – позвал я. Он обернулся. – Ты можешь убедить и Тули сойти на берег?

В его глазах вспыхнуло веселье.

– Зависит от того, что скажет твоя жена, – поддразнил он меня, – доверяет ли она тебе настолько, чтобы отпустить его?

Когда мы наконец остались на судне одни, я не мог найти слов, чтобы нарушить возникшее молчание. Асет раскладывала тюфяки, выполняя работу служанки, словно была рождена для этого. Я какое-то время наблюдал за тем, как ровно она укладывает их рядом друг с другом – только так их и можно было вместить у поднятой грузовой палубы – а потом взялся помочь. Но слишком поздно. В ответ она улыбнулась и позвала меня:

– Садись рядом, чтобы скрыться от ветра, и выпьем вина – отметить новое начинание.

– В-вина? – с запинкой произнес я.

Асет показала на глиняную флягу, вставленную в узкий угол в носу лодки, где соединяются ее борта.

– Это подарок от Пагоша, в дополнение к ценному совету.

Я скрестил ноги, согнул колени и плюхнулся рядом с ней.

– Он считает, что празднование по-настоящему важных событий помогает их запомнить и дает возможность лелеять воспоминания целый год.

– Пагош так немногословен, и я всегда слушаю, что он говорит, – сказал я, глядя, как она достает пробку из фляжки. – А ты как считаешь?

– Я всегда считала его чрезмерно мудрым. – Она дала мне две глазурованные чашки и наклонила флягу, чтобы наполнить их. Потом я отдал ей одну. – Пусть твой ка живет вечно, Тенра, и пусть твои глаза всегда светятся счастьем.

– И твои, – прошептал я. Мы одновременно наклонили чашки, глядя друг другу на губы. Я всегда плохо подбирал слова, подобающие случаю, так как мне нужно было время поразмыслить, но я постарался сказать что-нибудь, чтобы этот день запомнился.

– Я не подготовился и не могу подарить тебе золота или драгоценностей, но руки у меня не совсем пусты. – И я ушел к ящику с медицинскими свитками, в том числе с теми, что написал сам. Я взял их с собой, так как не хотел оставлять эти страшные доказательства там, где на них кто-нибудь может наткнуться. Тот свиток, что я искал, уже стал мягким от частого разворачивания.

– Я боюсь, что ценности тут особой нет, – объяснил я, кладя папирус ей на ладони, – разве что ты убедишься, что я не стал жертвой твоего плана. – В глазах Асет вспыхнуло любопытство, и я думал, что она сразу же развернет свиток, но она спросила:

– Что там?

– Стихи. Мои. – Она все еще ожидала, глядя на меня. – Я старался различными способами описать, насколько я тебя люблю… люблю с того дня, как стал домашним врачом твоего отца, и по сей день. – Я улыбнулся, вспомнив ночь, когда Асет упрекнула меня в том, что я не позволю своему ка говорить, и как долго я работал над своим первым стихотворением про возможность.