Сергей Бакшеев - Тайна точной красоты

Татьяна Архангельская удивлялась потрясению обычно равнодушного к искусству Данина. Он надолго застыл около утерянной картины. На его лице отражалась борьба темной грусти и светлой надежды.

"Идем в другой зал. Там выставка золотых украшений, – настойчиво тянула его девушка. – Это безумно красиво". Константин бегло взглянул на потемневшие от времени полотна и безропотно пошел за Татьяной. Его уверенность в превосходстве математики обрела новые доводы.

Искусство противоречиво, думал он. Этого недостатка лишена царица наук математика. Когда хотят подчеркнуть необычайную ценность и красоту чего-либо, то сравнивают это с драгоценностями. Бриллианты, золото, изумруды – во все века их восхваляли и поклонялись им. Но драгоценности тоже не вечны. Их красоту можно уничтожить. Она однообразна и легко дублируется. Поэтому теорему Ферма глупо сравнивать с бриллиантом в короне математики. Скорее про самый огромный изумруд можно сказать, что он прекрасен, как доказательство теоремы Ферма. А с чем можно сравнить красоту математических выкладок? Только со светом солнца или сиянием вечных звезд.

Но даже математическая красота имеет разные степени. Если он когда-нибудь докажет Великую теорему Ферма, то это доказательство должно стать эталоном красоты в математике.

С таким убеждением Константин Данин покинул одну из самых выдающихся в мире коллекций произведений искусства.

В старших классах и на первом курсе университета он вновь и вновь возвращался к теореме Ферма. Он изучил все методы и ошибки предшественников, постиг в совершенстве теорию чисел. Порой ему казалось, что он нащупал верное решение, но каждый раз оно коварным образом ускользало. Пьер де Ферма продолжал насмехаться над ним, как и над сотнями гениальных предшественников.

Уже достаточно опытный математик Константин Данин стал склоняться к мысли, что имеющихся на сегодняшний день знаний недостаточно. Для доказательства Великой теоремы необходим качественный рывок. Надо разработать совершенно новый метод или целый раздел математики.

Валентина Ипполитовна с нетерпением поджидала в своей квартире бывшую ученицу Татьяну Архангельскую. Дважды выходя замуж, девушка так и не сменила фамилию. Пожилой женщине это обстоятельство было только на руку. Она, как и все учителя, навечно запоминала своих выпускников по прежним именам из классного журнала. Постаревшая учительница и повзрослевшая ученица поддерживали отношения уже на протяжении двадцати лет после окончания школы. Во многом благодаря помощи практичной пробивной Татьяны, Вишневская получила звание заслуженной учительницы и повышенную пенсию.

Заметив припарковавшийся во дворе красный юркий автомобиль Архангельской, Валентина Ипполитовна поспешила на кухню заваривать чай. Под ногами вертелся кот Декарт, назойливо напоминая о себе. Но наглый обжора подождет. Учительница хотела, чтобы предстоящая беседа получилась долгой и обстоятельной. Они вместе должны помочь Константину.

Нервно затрещал звонок. Архангельская ворвалась в открытую дверь, сбросила длинное вишневое пальто и по-родственному обняла хозяйку.

– Валентина Ипполитовна, что произошло? Расскажите!

Если не обращать внимания на встревоженный вид, выглядела Татьяна по-прежнему великолепно, гораздо моложе своих тридцати семи лет. Одета она была модно, но консервативно: деловой костюм нейтрального темного цвета в тонкую полоску, белая блузка и укороченные сапожки в тон сумочке. О благополучии эффектной шатенки говорили известные марки производителей одежды, со вкусом подобранные дорогие украшения и тонкий аромат изысканных духов. Вот только школьная сутулость добросовестной ученицы, сохранившаяся навеки, несколько портила ее тонкую фигуру.

– Проходи, Танечка, проходи. Я и чай уже приготовила. Свой фирменный, с травами.

– Не до чая сейчас, Валентина Ипполитовна. Данин арестован, его мама убита. Это ужасно! Что между ними случилось? Как это могло произойти?

– В их отношениях, Танечка, всё было как обычно. Никаких штормов и, тем более, смертельных бурь.

– Но милиция его арестовала!

– Это задержание. Не разувайся, пройдем на кухню, я же не могу вечно стоять. И без чая, ты знаешь, я тебя не отпущу.

Хромая учительница прошаркала в маленькую кухню, где обычно принимала гостью. Женщины уселись за крохотный столик, накрытый самодельной вязаной скатертью. Жасминовый чай был разлит в тонкие чашки некогда подаренного Архангельской сервиза, и после первого глотка Валентина Ипполитовна со всей обстоятельностью преподавателя точных наук поведала об утренних событиях в квартире Даниных.

– Ужасно! – не раз покачивала головой во время рассказа Татьяна, а после окончания с тревогой спросила: – И как вы думаете, это он?

– Ни в коем случае! – возмутилась учительница. – Ты же знаешь Костю.

– Слишком хорошо знаю… Когда он погружен в свои мысли, то ничего не замечает. Может надеть чужую куртку, разбить что-то, а потом ничего не вспомнить. И с каждым годом это проявлялось у него всё острее.

– Но он же не вспыльчив.

– Если это не касается математики. Данин живет в абстрактном мире, где числа и формулы перевешивают человеческие отношения.

– Это крест многих ученых.

– Не скажите. Я уже пятнадцать лет работаю в математическом институте, и насмотрелась на докторов и академиков. Таких как Данин больше нет! Он погружен в океан математики, пропитан им, а они сидят на берегу и направляют на свои личные мельницы те волны, которые он создает.

– Он там уже не работает.

– Поэтому я и опасаюсь. Я не видела его два года. Как он хоть выглядит?

– Всё такой же. Худой, за собой не следит, немножко не от мира сего.

– Вот-вот! – Архангельская извлекла из сумочки тонкую сигаретку, просяще посмотрела на Вишневскую: – Я закурю?

– Чего уж там, – вздохнула учительница и потянулась за керамической пепельницей, дежурившей для такого случая на подоконнике между горшочками с цветами.

Энергичная молодая женщина закинула ногу на ногу, красиво втянула дым и элегантным ударом длинного ноготка стряхнула пепел в подставленную пепельницу.

– У нас поговаривают, что Данин в последнее время стал несколько странным, – осторожно подбирая слова, начала она, но после очередной затяжки резко придвинулась к учительнице и рубанула: – А кое-кто заявляет прямо, что он окончательно свихнулся.

– Что значит, свихнулся? – отшатнулась Валентина Ипполитовна. – Дважды два – пять! Если он мыслит не так, как все, это не означает, что он душевнобольной.

– А кто же он, по-вашему? На его идеях десять докторских сделали, а Костя сто лет назад на кандидатской остановился. Так поступают только чокнутые!