Анна Барт - Венец Государя

Всю свою жизнь я была сильной женщиной, потому что так учили мама, папа и школа. Быть слабой означало пристрастие к тунеядству и аморальному образу жизни. А если наплевать и попробовать подчиниться обстоятельствам?

Я позвонила Марку и сказала, что могу отдать дискетку. За вознаграждение, естественно.

– Как я не догадался, что старый дурак отдал ее тебе? – оправившись от шока, простонал мой бывший.

– Марк, о мертвых – или хорошо, или ничего, – напомнила я.

– Я понял. Сколько ты хочешь?

– Я не собираюсь тебя грабить, но мне нужно достойное проживание. Мне и моим лошадям.

Марк опять застонал.

– Если мы говорим о «достойном» проживании для твоих кобыл, то разговор получится серьезный.

– Марк, я не брежу Нобелевской премией и потрясать ученый мир рассказом отца Франческо я тоже не хочу…

– Я понял, – перебил меня Марк. – Думаю, мы договоримся.

Мы договорились, и дискетка исчезла с моих глаз и рук в обмен на золотые дублоны, чему я была очень рада. Я имею в виду и то, что избавилась от дискетки, и то, что получила деньги как неожиданный подарок от Деда Мороза.

Деньги – это славно.

Но что было делать мне?

Отправиться в кругосветное путешествие я не хотела. Париж я люблю во время Рождественских каникул, с моря только что вернулась. Искать любовника, или, Боже упаси, нового мужа, тоже абсолютно не хотелось.

Мне нужен был только один человек – Вадим Полонский, но он был далеко…

В северной Калифорнии наступили тихие октябрьские дни. Я жила очень уединенно. Октябрь – замечательное время в горах для прогулок верхом. Солнце светило ярко, но не жарко. Я оседлала Цезаря и рысью выехала на лесную дорогу. Дорога была хорошо известна, и я расслабилась. Как оказалось – напрасно. Не знаю, что произошло, но конь неожиданно всхрапнул, дернулся в сторону, и я вылетела из седла.

Очнулась я, лежа на земле. Высоко надо мной синело октябрьское небо. Цезарь пасся невдалеке. Я повертела головой, не вставая с земли. Голова вертелась. Попробовала сесть. Удалось. Пошевелила руками-ногами. Вроде все нормально, переломов нет. Дотронулась до лица. Нос был в крови, но, хотя и саднил, похоже, не сломан.

Я, охая, встала на ноги, прихрамывая, подошла к Цезарю. Он был совершенно спокоен и даже дал себя погладить.

– Ты зачем вышиб меня из седла? – сердито спросила я.

Цезарь втянул воздух и шумно выдохнул через ноздри.

– Прощения просишь?

Цезарь нагнул голову и внимательно изучил меня одним глазом.

– Полюбуйся на свою работу, – сказала я грозно.

Цезарь еще раз тяжело вздохнул, явно прося прощения. Он явно либо испугался чего-то, либо кто-то укусил его.

Я с трудом влезла в седло.

– Чтобы без глупостей, – предупредила я коня.

Мы медленным шагом двинулись обратно. Руки-ноги целы, конь тоже, значит, живем дальше. Слава Богу, Цезарь не хромал, а мои шишки и царапины зарастут – не в первый раз.

На подходе к дому Цезарь вытянул шею и тревожно запрядал ушами. Ну что еще там? Я присмотрелась и увидела человека, сидящего на крыльце. Заходящее солнце слепило глаза, и только подъехав ближе, мне удалось узнать нежданного визитера.

Это был Полонский, собственной персоной! Мысль материальна, а я слишком часто вспоминала о нем за прошедшие месяцы.

– Ни на какие раскопки я больше не поеду, не трудись уговаривать, – слезая с седла, пропыхтела я.

– И тебе добрый день, – приветливо ответил Вадим. Он внимательно осмотрел меня и спокойно поинтересовался: – Почему кровь на лице? И нос распух?

– Вылетела из седла, – так же буднично ответила я.

Мы помолчали. Цезарь прервал наше молчание, сердито зафыркав.

– Ты извини меня, но нужно его расседлать и накормить. Проходи в дом, дверь открыта.

– Я подожду тебя здесь.

Здесь так здесь, спорить я не стала.

Я расседлала Цезаря и насыпала ему овса.

– Лопай, хоть ты и не заслужил, – сказала я зловредному коню, но он уже зарылся носом в овес и не обращал на меня никого внимания.

Я убрала седло, почистила немного Цезаря, налила воды, от которой он отказался, и направилась к дому.

Вадим по-прежнему сидел на крыльце.

Я села рядом с ним. Сидеть и молчать было очень приятно.

– Ты надолго? – наконец нарушила я молчание.

– Это зависит от многих причин, – как всегда, Полонский ушел от ответа. Ну что за человек такой?!

– Кать, ты меня любишь? – неожиданно спросил он.

Я подумала, что ослышалась. Если б я все еще сидела в седле, то непременно вывалилась бы из него опять. Полонского интересовали мои чувства?!

– Ты дорог мне, как воспоминание о юности, – пробормотала я.

– И все же?

– Ты сам знаешь, – проговорила я, отворачиваясь от него.

– Может, и знаю, но хочу услышать от тебя, – усмехнулся Вадим.

– А тебе не все равно?

– Значит, не все равно, раз перелетел океан…

– Чтобы задать мне этот вопрос?

– Да.

Как часто в сумасшедших снах я объяснялась Полонскому в любви – миллион раз. Но на деле, оказывается, сказать эту фразу было очень сложно. Почему?

– Тебе же всегда были безразличны клятвы и признания, – сказала я, глядя в его смеющиеся глаза.

– Понимаешь, иногда, хотя и нет так часто, как женщины, джентльмены тоже хотят услышать признания в любви.

– Ты продал венец? – спросила я вместо признаний.

– Кать, меньше знаешь – крепче спишь, – ответил Полонский.

Ясно, продал. Теперь венец не найдешь – надолго, если не навсегда, осел в частной коллекции.

– А ты что сделала с дискеткой?

– Меньше знаешь – крепче спишь, – огрызнулась я.

– Ладно, проехали, – усмехнулся Вадим. – А чем сейчас занимаешься?

Чем, чем. Ничем.

Солнце скрылось за низкой пеленой облаков. Стал накрапывать мелкий, почти незаметный дождь, но по-прежнему было очень тепло. Дейк подошел к нам и устроился рядом, тяжело дыша и вывалив на сторону розовый язык.

– А помнишь, ты мне говорила в Москве, что если бы у тебя было много денег, то ты бы объездила весь мир? Ну вспомни, куда ты хотела поехать?

– В Париж, – лениво отозвалась я. – Все русские в брежневские времена хотели съездить в Париж. «Весь мир» для советских людей ограничивался Парижем.

– Да, пожалуй… Дальше Парижа у нас фантазии тогда не заходили. Но ты говорила не о Париже. Куда еще? Вспоминай.

– Ну тогда Англия, Бейкер-стрит, Шерлок Холмс.

– Нет, не Лондон. Даю третью попытку.

– О, Италия. Римские каникулы, запрещенный Ватикан, – обрадовалась я. – Или Испания? Угадала?

– Не угадала, но теплее…

– Венеция?

– Нет, ты хотела поехать не в Венецию, а на остров…

– Да ни за что! – выкрикнула я вне себя.

– Не ори, – разозлился Полонский и запихнул свои пижонские солнечные очки в карман. Блеснул синими глазами. – Великолепный остров, где все обожают кошек и вечерами оставляют им мисочки с едой перед каждой дверью…