Том Харпер - Мозаика теней

Голос Сигурда вторгся в мои мысли:

— Император доверяет нам, варягам, еще и потому, что мы ненавидим норманнов. Теперь ты можешь судить, насколько он доверяет евнуху.

На этом наш разговор иссяк, и какое-то время мы скакали молча. Лишь отец Георгий, ехавший последним, то и дело жаловался вслух на то, что ему дали хромую лошадь, старое седло и фляжку с тухлой водой. Похоже, долгие прогулки верхом ему доводилось совершать нечасто.

Вскоре мы перешли вброд небольшую речушку и выехали на главную северную дорогу. Справа, примерно в полумиле от нас, появились высокие арки акведука, шедшего параллельно дороге. Редкие чахлые кустики постепенно сменились рощицами и наконец настоящим лесом. Местность стала холмистой. Где-то неподалеку журчала бегущая вода, и иногда сквозь ветви мы могли разглядеть выложенные замшелым кирпичом берега какого-то водоема или канала. Немногие морозостойкие лесные птицы насвистывали свои песенки. За все это время мы встретили всего нескольких паломников и торговцев. Лес становился все гуще, сосны, дубы и буки — все выше. Каждый звук, будь то треск сучка, шелест упавшей ветки или шорох земли под ногами лесного зверя, заставлял меня тревожно озираться вокруг, выискивая малейшие признаки готовящегося нападения. Наверное, многие поколения беспечных путешественников на своей шкуре испытали, что это место идеально подходит для засады.

Сигурд, по-видимому, разделял мои опасения. Когда мы остановились на лесной поляне, чтобы отобедать, он выставил по ее краям четверых дозорных. Наши лошадки мирно пощипывали травку, но даже открытое небо над головой не подняло нашего настроения, и мы торопились поскорее расправиться с нашей нехитрой снедью.

— Скорее бы Рождество, — нарушил молчание Сигурд. — Праздник рождения Христова. Как говорится, не хлебом единым жив человек, а уж солдат тем более не может жить на одном хлебе.

— До праздника осталось всего десять дней, — успокоил его Элрик. — Тогда и отъедимся.

— Если только нам посчастливится вернуться отсюда живыми. — Сигурд выплюнул оливковую косточку. — Если этот парень доведет нас до нужного места и не сбежит при первой же возможности.

Тем временем Фома, равнодушный к нашим словам, лакомился принесенными мною финиками. Повязка, которую Анна наложила на его ногу, оставалась сухой, хотя мы проделали верхом немалое расстояние, и я надеялся, что благодаря свежему воздуху и смене обстановки щеки его немного порозовеют. Когда я увидел его впервые, он одной ногой стоял в могиле, но теперь дело явно шло на поправку. Меня поразило то, что он одновременно казался и юным, и умудренным жизнью. Как это зачастую бывает у подростков, руки и ноги были длинноваты для его тела, однако он обладал достаточной силой, чтобы управляться с арбалетом. Гладкое, лишенное растительности лицо, обещавшее через год или два удивить суровой красотой, и светлые нечесаные волосы, развевавшиеся на ветру, выдавали его юный возраст. Однако в голубых глазах застыла непреходящая боль, делавшая его старше. Чувствовалось, что ему знакома горечь утраты. Но сейчас, в этой пасторальной обстановке, он казался безмятежным.

— И что же дальше?

Слова Сигурда вновь отвлекли меня от раздумий. На сей раз он обращался не ко мне, а к отцу Григорию.

Священник кивнул и, повернувшись к мальчику, обменялся с ним парой коротких фраз на неведомом мне языке, после чего сообщил недовольным голосом:

— Он утверждает, что сможет найти этот дом. Он запомнил дорогу.

— Он что, разматывал клубок, как Тесей в лабиринте? — презрительно усмехнулся Сигурд. — Или, быть может, он понимает язык птиц?

Григорий перевел и этот вопрос, причем, насколько я мог судить, без всякого оттенка сарказма.

— Он говорит, что не собирался проводить остаток жизни в столичных трущобах и потому пытался запоминать каждую тропку, чтобы при случае сбежать.

— Тогда не будем мешкать. В лесу смеркается рано, — буркнул Сигурд, усаживаясь на коня. — Даже с самой замечательной памятью он не найдет этот дом в темноте.

Мы опять отправились в путь, по-прежнему почти никого не встречая на пустынной дороге. Часа через два наши лошадки заметно подустали, а отец Григорий перестал жаловаться вслух на свою горемычную долю. Мне пришлось пару раз обернуться, чтобы удостовериться, что лошадь не сбросила его в кусты. Свет стал постепенно слабеть, и вскоре на лес опустились сумерки.

Внезапно Фома хватил меня острым локтем по ребрам и указал на стоявший возле дороги дуб, могучий ствол которого был увит плющом.

Я подал сигнал к остановке и подозвал к себе отца Григория.

— Спроси, что он хочет нам сказать.

Выслушав мальчика, священник перевел:

— Он узнал это дерево. Дорога, ведущая к дому, уходит влево сразу за следующим поворотом.

— Узнал дерево, вот как? — Сигурд подпрыгнул в седле от возмущения. — Здесь что, хвоя у сосен длиннее?

Но сомнения варяга тут же рассеялись: стоило нам свернуть, как мы увидели дорожную развилку. Ответвления от главной дороги встречались нам и прежде — одни были узкими, словно звериная тропа, другие своей шириной ничуть не уступали главной дороге. Отходившая влево дорога была довольно широкой, но находилась в ужасном состоянии. Видимо, хозяева не желали привлекать к себе излишнего внимания.

Вскоре я заметил явные свидетельства того, что недавно по ней проезжали какие-то люди: на земле лежали засохшие конские яблоки, а возле лужи виднелись следы копыт. В лесу стояла полнейшая тишина, и от этого он казался еще более зловещим. Сигурд и несколько других варягов взяли свои боевые топоры наизготовку. Внезапно я с ужасом понял, что сидящий передо мной мальчик совсем беззащитен и представляет собой прекрасную мишень для вражеских стрел, причем любой выстрел, направленный в него, неминуемо поразит и меня.

К счастью, никто и не думал на нас нападать. Мы проехали между двумя каменными столбами с резными василисками, а дальше дорога пошла круто в гору, вершина которой терялась в лесной поросли. Я коснулся плеча Фомы и указал рукой на каменные изваяния. Он утвердительно кивнул. Листвы на деревьях почти не было, и между деревьями виднелось небо. Добрую четверть часа я готов был поклясться, что вершина скалы находится прямо перед нами, но повороты и извивы дороги следовали один за другим, никуда не приводя.

И вдруг, совершенно неожиданно, мы выехали на широкую прогалину, венчавшую холм подобно монашеской тонзуре. Чувствовалось, что мы находимся на большой высоте, однако высокие деревья, растущие у самой стены, возведенной по периметру прогалины, полностью закрывали обзор. В центральной части площадки стояло с полдюжины заброшенных строений, а за ними виднелся большой двухэтажный дом. Мы поскакали к нему.