Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга первая

Как догадался читатель, нотариальная контора существовала только несколько часов. Их, впрочем, вполне хватило, чтобы обмануть доверчивого провинциала. Роль нотариуса разыграл Ицка Ро-зенбанд, тоже бывший сонькин муж и тоже разыскиваемый полицией. Помощника его исполнил некто Хрущов, прежде под судом и следствием не состоявший.

Сонька, разгулки ради, отправилась в родную Варшаву. Сидя как-то в гостиничном «Люксе», она со скукой проглядывала газеты. Вдруг в отделе происшествий «Московского листка» ее внимание привлекла маленькая заметка:

Самоубийство

Вчера в одном из дешевых номеров Кокоревского подворья нашли постояльца, висевшего в петле. Выяснилось, что самоубийца — бывший директор гимназии в Саратове по фамилии Динкевич. Будучи одурачен какими-то мошенниками, он лишился всего своего состояния. В припадке отчаяния Динкевич наложил на себя руки.

Сонька весело подбросила газету вверх, захохотала:

— Ну, дубина, ну Фоня Квас! Нашел ради чего вешаться — из-за денег! Да этого мусора кругом — хоть лопатой греби. Ха-ха! — Она внимательно посмотрела на себя в зеркало, поправила прическу и не без гордости заметила: — Только для этого нужно иметь голову, а не пустую тыкву.

Пользуясь доверчивостью людей, Сонька действительно гребла деньги едва ли не лопатой. Охотилась за большим, но не брезговала и малым. Однажды из Одессы ехала по железной дороге в Москву. У случайного попутчика вытащила семь тысяч двести рублей.

С вокзала двинула в какие-то номера на Мещанской. Возле Сухаревой башни слезла, расплатилась с извозчиком и далее пробиралась пешком (конспирация!). Вдруг к ней обратилась нищенски одетая женщина с двумя младенцами на руках.

— Барыня, — взмолилась женщина. — Муж мой был сцепщиком на Рязанской дороге, да угодил под колеса. Совсем прожилась. Не дай с голода окочуриться, помоги сколько можешь!

— Ах, бедняжка! — Сонька горько вздохнула. Казалось, вот-вот слезы польются из ее глаз. Она протянула пять рублей: — Возьми!

Упала женщина на колени, не знала как благодарить. Достала платочек носовой, тщательно завязала в него пятерку и положила в карман. Сонька, прощаясь, ловко вытащила платок. Кроме пяти рублей, там нашлось еще 17 нищенских копеек. (Любопытно, что Сонька не стыдилась рассказывать своим «соратникам» об этом случае. Те весело гоготали). И все же преступников схватили. Главную роль в их разоблачении сыграл частный пристав Ребров. Мои читатели встретятся с ним в рассказе «Дьявольский перстень».

Московский окружной суд 19 декабря 1880 года постановил: Михеля Блювштейна и Ицку Розенбанда направить в арестантские роты. Хуню Гольдштейн отдать в исправительное арестантское отделение на три года, а затем выслать за границу с воспрещением возвращаться в пределы Российского Государства.

Относительно Соньки приговор звучал так: «Варшавскую мещанку Шейндлю-Суру Лейбову Розенбанд, она же Рубинштейн, Школьник, Бреннер и Блювштейн, урожденную Соломониак, лишив всех прав состояния, сослать на поселение в отдаленнейшие места Сибири».

Из Сибири Сонька бежала. Она вновь обманывала, воровала, организовывала убийства, ворочала награбленными капиталами. Итог этой бурной и нечистой жизни вполне естественный: она оказалась на каторжном острове Сахалине.

Побывавший здесь в 1891 году А.П.Чехов исследовал быт преступников. Естественно, что он посетил в камере и такую знаменитость, как Сонька. Вот что он писал: «Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом. На руках у нее кандалы, на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой, и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух как мышь в мышеловке, — и выражение лица у нее мышиное. Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею».

В одиночной камере и с кандалами на руках Сонька провела невообразимо долгое время — два года восемь месяцев. После этого страшного наказания, левая рука у нее почти перестала двигаться. В присутствии нескольких сотен арестантов, другая сахалинская знаменитость — безжалостный палач Комлев оголил ей спину и так дал двадцать ударов розгами, что бедная женщина едва доползла до своей камеры. Каторжники весело ржали: Соньку за ум уважали, восхищались ее «подвигами», но не любили.

В камере ей тоже не давали покоя. На Сахалин приходили пароходы с иностранными (!) туристами. Начальство приказывало выводить Соньку во двор. Рядом ставили кузнеца и надзирателей. Снимали на фото и продавали желающим. Фото называлось «Заковка знаменитой Соньки Золотой-Ручки».

За особую плату разрешалось побеседовать с несчастной каторжанкой. Понятно, что она никогда не была откровенной. И лишь на склоне своих дней призналась одному журналисту из Германии (разговаривали по-немецки): «О чем жалею? О своих дочерях, их у меня две. Говорят, что они вынуждены за гроши, чтоб с голода не умереть, представлять на сцене. — И помолчав, добавила: — Наверное, я ошиблась, что избрала такой путь жизни. Ведь природа меня щедро наградила талантами. На более благородном поприще я могла бы стать и богатой, и знаменитой!»

Впрочем, славы эта женщина имела вдосталь. К сожалению, позорной.

Утром 10 сентября 1754 года Москву со скоростью молнии облетела страшная весть. Толпы любопытных окружили дом пензенского воеводы Жукова, что расположен в приходе Федора Студита на Большой Никитской. Рассказывали, что когда малолетний сын воеводы Петр заглянул в спальню матери, то нашел ее убитой. Рядом с ней лежало мертвое тело ее дочери, которой шел 16-й год.

Даже старожилы не могли припомнить ничего подобного. Жизнь в Белокаменной обычно текла тихо и благочестиво.

Императрица Елизавета Петровна, отличавшаяся мягким нравом и не переносившая всякую жестокость, приказала учредить следствие. Вскрывшиеся обстоятельства потрясли россиян бессердечностью злодеев.

— Беда в одиночку не ходит, — стала с некоторых пор повторять Аграфена Ивановна, супруга пензенского воеводы Жукова. У нее были веские причины для тяжелых вздохов.

Еще совсем недавно ее большой каменный дом близ Никитских ворот был полной чашей. Восемь господских покоев украшены зеркалами, комодами и стульями красного дерева, восточными коврами. А еще — три людских покоя, баня с горни» цей, ледник, погреб, набитая добром кладовая палата, каретный сарай, конюшня с 12 стойлами, сад, огороды для овощей… Живи себе в удовольствие!