Елена Руденко - Незримого Начала Тень

Тогда мне казалось, что спустя пять лет я стану такой же, но… наверно, уже тогда я понимала, что со мною, что-то не так…

Я научилась танцевать и делать реверансы, но мне недоставало непринужденности своей сестры. Свой первый бал я до сих пор воспринимаю как начало большого светского позора.

— Судя по личику, ты погрузилась в грустные мысли, — строго произнесла Ольга, — хватит, милая, если будешь много грустить, у тебя вырастет длинный нос!

Мне стало смешно.

— Ольга! — воскликнула я. — Вспомни мой первый бал! Мне хотелось провалиться сквозь землю! И я прекрасно слышала, как кавалер, танцевавший со мною, потом шепнул своему приятелю: "милое создание, которое научили прекрасно танцевать, но совсем не научили говорить!"

— Неужто мне снова повторять одно и тоже, чтобы ты перестала забивать себе голову беспокойствами о том, что о тебе думают другие! Аликс, ты полагаешь, будто все светские разговоры о моей персоне лестные?

Она была права. Многие ненавидят мою сестру, но она умеет давать отпор.

Ольга с доброй строгостью смотрела на меня.

— Если бы я была нормальной… — вздохнула я.

— А ты разве ненормальная? — обиженно спросила моя сестра. — Аликс, как я не люблю эту новомодную привычку хандрить! Повторяю, ты же не хочешь, чтобы у тебя вырос длинный нос?

Ольга потрепала меня по щеке.

— Аликс! Хандра никогда не украшала ни барышню, ни даму… Мужчин, впрочем тоже… На мой взгляд, все любители хандры ужасно заурядны и скучны, или просто пытаются подобным образом привлечь интерес к своим серым персонам…

Мне всегда нравились выводы Ольги.

— И прошу тебя, милая, долой мертвецов! — добавила она строгою

— А ведь ты сама неравнодушна к подобным беседам, в детстве всегда рассказывала мне множество занимательных страшных историй, — напомнила я.

Ольга, кивнув, рассмеялась.

— Я и подумать не могла, что ты все воспринимаешь иначе, — задумчиво произнесла она, — для меня рассказы, полученные от нашей веселой дворни*, стали всего лишь развлечением.

Бойкая Ольга легко заводила дружбу с дворовыми слугами, которые с радостью потчевали юную барышню множеством рассказов о нечисти и выходцах с того света. Каждый вечер я с нетерпением ждала от сестры новый увлекательной истории, полученной от дворни.

__________________

*Дворня — штат слуг в усадьбе.

Сестра приходила ко мне в комнату со свечою и начинала неспешный рассказ, мастерски играя интонацией. Укрывшись одеялом почти до глаз, я взирала на тени от свечи, казавшиеся жутковатыми монстрами. Признаюсь, поразительный дар Ольги убеждать, заставил поверить меня и в некоторые сплетни нашей дворни. В детстве я всерьез верила, будто у соседского барина на ногах копыта, поэтому он всегда ходит в сапогах; будто у соседской барыни на голове растут рога, поэтому она носит высокий парик; а у молодого барина, который сватался к юной Ольге, есть знакомая ведьма, с которой он летал на шабаш, поэтому с ним лучше знакомств не заводить, ибо он каждый год крадет по девице для богомерзких дел на кладбище.

Потом я засыпала, спрятавшись с головой под одеяло, мне казалось, что в такое "убежище" не проберется никакая нечисть. Под одеялом я чувствовала себя в безопасности, и сон быстро обнимал меня.

Помню, однажды, проснувшись среди ночи, я села на постели. Тонкие ветки деревьев, покачиваемые ночным ветерком, отбрасывали на стены свои тени. Под впечатлением страшной истории о белой колдунье, которая пробиралась в дома девушек дабы задушить их длинным уродливыми пальцами, мне почудилось будто тень чей-то костлявой руки скользит по стене к моей постели. Я закричала так пронзительно, что сбежался весь дом.

Матушка, разумеется, легко догадалась о причине моего страха, и наутро нам с Ольгой здорово досталось. Отныне мне пришлось слушать страшные истории средь бела дня, и теперь они казались не столь увлекательными. Однако ночью я все равно спала, укрывшись с головой одеялом.

Мы с Ольгой живостью окунулись в былые воспоминания, и столь ненавистная хандра начала отступать.

Сестра позвала кухарку и велела ей приготовить порцию шоколада с орехами. После такого лакомства меня покидала всякая грусть, и Ольга прекрасно об этом знала. Как мне повезло, что в этом мире у меня есть любящая старшая сестра, а теперь появился второй человек, которому я тоже могу доверять, ее супруг Константин.

Бессилие умов

Из журнала Константина Вербина

Граф Апраксин снова вызвал меня и Юрьева для важной беседы. Он выглядел весьма взволнованным, мне ни разу не доводилось видеть генерала Апраксина в подобном расположении духа. Признаюсь, я знавал его гнев, но не беспокойство. Даже убийство Кравцова, которое могло привести его к позору, не привело графа к расстроенным чувствам.

— На Кислые Воды прибыл Ламанский, — с раздражением произнес Апраксин. — Я сразу заподозрил неладное, когда узнал, что он расположился в Пятигорске на прошлой неделе!

Апраксин раздраженно постукивал пальцами по ручке кресла.

— Простите мое невежество, но я не имею чести знать о господине Ламанском, — виновато произнес я.

— Разумеется, вы слишком заняты мертвецами, до живых вам и дела нету, — укоризненно произнес граф, — Ламанский мой давний враг, жаждущий посрамить меня…

— Спешу заметить, что я разделяю ваше мнение о, так называемых, вольнодумцах, вообразившись, что только их скудный ум способен решать все государственные дела… Меня весьма беспокоят их рассуждения, поскольку я знаю, что подобные глупцы готовы на любые преступления ради своей утопии. Уверяю вас, не спешите занести меня в списки равнодушных, — мои слова порадовали графа, и он одобрительно кивнул, — Что касается господина Ламанского, выходит, у него был мотив устранить Кравцова, дабы сорвать дело государственной важности под вашим началом, — заметил я.

Генерал задумался.

— Право, это уже слишком… Ламанский, конечно, плут, но чтобы учинить такое, равносильное государственной измене… Хотя… вполне возможно, что ради мести он решился отступить от чести, от Ламанского всего можно ожидать… Проходимец!

Обычно граф Апраксин вел себя более сдержанно, он никогда не показывал чувства ненависти и даже малейшей неприязни. Никто не знал, с кем уважаемый генерал ведет давнюю вражду. Граф прекрасно скрывающий личные чувства, теперь не мог сдержать злословия, поминая имя давнего врага.

— Если Ламанский замешан в нашем деле, я лично позабочусь, чтобы он сменил уютные гостиные на сырой каземат! — проворчал граф.

Он раздраженно сжал тонкие холеные пальцы в кулаки.

— Увы, пока мои слова будут восприняты как клевета, — сокрушался граф.

Апраксин не скрывал своего желания, чтобы убийцей оказался ненавистный Ламаский.