Питер Акройд - Хоксмур

Нет, сэр, изучать должно людские настроения и Природу: человек — создание бренное, а потому представляет собою лучшее средство для изучения бренности. То, что есть на Земле, должно понимать посредством органов чувств, но не через понимание как таковое.

Мы замолчали, и наконец сэр Христ. говорит: мальчишка твой в кухне? Я голоден до смерти.

Он может сходить к поварам, отвечал я, принести нам какого-нибудь мяса.

Вот это, Ник, разрешит все наши затруднения.

Он заерзал на своем сиденьи, и до меня, покуда я звал Ната и давал ему поручение, долетел дурной воздух. А Нат говорит, низко кланяясь сэру Христ.: какого же мяса Вам, сэр, принести, может, говядины, а не то баранины, телятины, свинины или ягнятины?

От баранины я бы отнюдь не отказался.

Какой же Вам, жирной или постной?

Жирной.

Сваренной покруче или послабей?

Покруче.

Прекрасно, сэр; а что, не угодно ли Вам немного соли с горчицею в придачу, чтобы пир на славу удался?

Иди-ка ты, Нат, пробормотал я, покуда сей господин тебя не анатомировал. Услыхавши это, Нат с выражением страха на лице стремглав выбежал из комнаты. Мальчишка он простой, сказал я, Вы уж на него не серчайте.

У него когда-то оспа была, так ведь, Ник?

Верно.

Сэр Христ. откинулся назад, довольный, и говорит: это по его лицу видно. К тому же, коли я не ослышался, у него остался след от заикания.

Некогда он им страдал, но я его излечил.

Каким способом, сэр?

Магическим Искусством, сэр.

Вам бы на этот счет выступить в академии, говорит он со смехом, да только Вас туда надолго не заманишь.

Вскоре Нат принес мясо и собрался-было встать в углу и смотреть, как мы едим, однако я махнул ему, чтобы уходил. Вернемся несколько назад, говорит сэр Христ., закончивши свой ужин. Покуда не наступил нынешний просвещенный век, нам среди всех народов привычнее других было управлять своими делами с помощью знамений да предсказаний. Лучшей поры, нежели теперь, для экспериментов не придумать, и нынче нам предстоит познать новую Науку, что проистекает из наблюдения, демонстрации, разума и методы, предстоит отринуть тени и рассеять туман, что наполняют умы людей бесполезным страхом. На сем он прервал свое красноречие.

Пошел дождь, да такой, что я поднялся со стула закрыть ставни, от чего в комнате моей сделалось чрезвычайно темно. Однакожь нужды в свече я не видел и, собравшись с духом, дал сэру Христ. следующий ответ: Вы говорите, что пора отринуть туман, но ведь человечество веками блуждает в тумане; сей разум, про каковой Вы кричите, будто наш век им славится, есть вещь многоликая, хамелеон, что меняет свое обличье едва ли не в каждом человеке; на всякую причуду возможно отыскать тысячу разумных причин, дабы возвысить ее до разряда мудрости. Самый разум есть туман. Тут сэр Христ. поднял руку ладонью вперед, но я продолжал: сии Философы или же экспериментаторы, что имеют смелость доверять разуму в своих изобретениях и открытиях, подобны котам, что пытаются спрятать свои испражнения в угольях, ибо в прахе своих лабораторий скрывают они истинное состоянье Природы. В пример напомню Вам о таком: им невдомек, как образуется плод в утробе матери, как выходит, что материнские прихоти способны нанести зародышу вред, а ведь так оно…

…Все это, Ник, сущие басни. На этом сэр Христ. крикнул, чтобы зажгли свет, и Нат мигом принес свечу, торопясь поставить ее в лампу, да в спешке обронил фитиль, и комната наполнилась дымом. На подобныя истории я не полагаюсь, продолжал сэр Христ., полагаюсь же на свои наблюдения, когда желаю проверить, что то-то и то-то верно, — я верю в опыт.

Вы говорите об опыте, отвечал я, и ставите его в один ряд с разумом? На это он с умудренным видом кивнул. Однако разве не допускаете Вы, что опыт может расходиться с разумом: пропасть, в коей находится истина, бездонна и, что в нее ни брось, все смоет.

Он покачал головою, а пламя свечи меж тем заколебалось, потом вспыхнуло: это, Ник, всего-навсего болтовня, происходящая от зазнайства, лабиринт слов, в котором тебе и заблудиться не мудрено.

Покуда он вел свои речи, Нат, присевши на пол, взирал на нас во все глаза. Я знаю, что теперь век метод, сказал я наконец, однакожь в тех истинах, кои мы узнаем через веру и ужас, методы никакой нету: можно иметь намеренье изъяснить магнетическое воздействие, морские приливы и отливы, движение планет, однакожь сие не приведет нас к истинам, известным тем, кто заглянул в бездну или узрел священные видения. Или же тем, добавил я прерывающимся голосом, кто утверждает, что Демоны вызывают в людях восторги и просветление. Я наблюдал за тенью Ната на стене и видел, как он дрожит.

Духов не существует, тихо сказал сэр Христ. и, вставши, подошел к окну, взглянуть на улицу внизу.

Я посмотрел на него испытующе, однако лицо его было от меня скрыто. Но что же тот одержимый, запертый в Бедламе, вскричал я, тот, кто говорил со мною словами, исполненными истины, тот, кто сказал… но тут я остановил себя, едва не выболтавши всего. За сим в комнате внезапно наступила тишина — дождь на улице прекратился. По сути же, продолжал я, оправившись, я лишь простой строитель церквей.

Сэр Христ. бросил взгляд на Ната, сжавшегося в углу, и я заметил, как они наблюдали друг за дружкой в сумраке, покуда он снова не заговорил: ах, Ник, каким же темным страстям или печалям под силу затмить сознанье человека, которое, подобно твоему, всегда переполнено всевозможными произведениями Искусства?

Не нужно меня улещать, сказал я, поднявшись и снова севши.

Слишком одинокую ты жизнь ведешь, Ник.

Я в своей комнатушке одинок не более, нежели Вы в своей лаборатории; страсти мои, как Вам угодно их называть, непонятныя и причудливыя, ничем не отличаются от гипотез, что Вы строите в воздухе, когда описываете вымышленный мир атомов и частиц, кои, все до последнего, Вами самими и порождены. Ваш мир и Ваша вселенная суть не более, чем философския выдумки; как же Вы можете звать меня безумцем?

Твой разум находится в расстройстве, отвечал он, от какого я способен тебя излечить; мне известно многое о составе крови, а потому я скорее могу понять разницу между безумными идеями и вдохновеньем.

Тут я увидал, как тень Натовой головы медленно повернулась ко мне. Да, сказал я, да, но что же Ваши микроскопическия стекла? Разве не ужасающия фигуры и образы дозволяют они нам разглядеть? Когда на стекле оседают частички дыхания, разве не показывает Ваш микроскоп змиев и драконов в нутри его? Здесь нету ни математической красоты, ни геометрического порядка — ничего, одни лишь погибель и зараза, коими охвачена сия навозная куча, то бишь Земля.