Дэвид Дикинсон - Спи, милый принц

— Имеются, — улыбнулся Пауэрскорт, приостанавливаясь, чтобы взглянуть на арсенал, выставленный в витрине одного из самых роскошных и самых дорогих оружейных магазинов Сент-Джеймс-стрит.

— Я провел немало времени за чтением в Лондонской библиотеке. И еще больше, беседуя с двумя моими сестрами, вращающимися в кругах, которые соприкасаются с публикой из Мальборо-Хауса.

Младший лакей провел их в расположенный на третьем этаже кабинет личного секретаря. То была большая, хороших пропорций комната с высокими потолками и высокими окнами, выходившими на простор Сент-Джеймсского парка.

— Могу я представить вам казначея и управителя Двора Его Королевского Высочества генерала сэра Бартла Шепстоуна? — сэр Уильям обладал безупречными манерами хорошо вышколенного придворного.

Четверо мужчин уселись за круглый столик у окна. Справа от них располагался огромный письменный стол, усыпанный документами и письмами — сырьем, подумал Пауэрскорт, того мира, в котором живет Сутер. С портрета, занимающего командный пункт над камином и написанного в полный рост, на них взирала стоящая на берегу озера в Сандринхеме принцесса Уэльская.

— Позвольте мне прежде всего сказать, как благодарны мы вам за то, что вы пришли сюда этим утром, — начал Сутер, наградив каждого по очереди ледяной улыбкой.

Сэр Уильям был человеком рослым, сутуловатым, с высоким лбом и ухоженными усами. Его лицо, в которое Пауэрскорту не раз предстояло заглядывать в последующие месяцы, было самым необычным из всех, какие Пауэрскорт когда-либо видел. Годы возни со скандалами, окружавшими принца Уэльского, — скандалами, о которых Сутер знал, и скандалами, о которых мог только догадываться, научили его стирать с лица какое бы то ни было выражение. Серые глаза Сутера неизменно оставались непроницаемыми. Ни улыбка, ни гримаса не искривляли его губ. Лицо сэра Уильяма не выдавало решительно никаких чувств. Сутер был сфинксом.

— Я полагаю, лорд Роузбери, вы ознакомили лорда Пауэрскорта со сведениями, кои я сообщил вам при нашей последней встрече, сведениями касательно вымогательских притязаний, предъявленных принцу Уэльскому, и способа их доставки?

Роузбери серьезно покивал. Вымогательские притязания, подумал Пауэрскорт, совсем неплохо — в качестве иносказательного описания шантажа.

— Мы, люди, обитающие на этом конце Пэлл-Мэлл, естественно, размышляли над тем, что может крыться за столь неразумным поведением. Мы пытались идентифицировать обстоятельства, которые позволили бы вымогателю полагать, будто принц Короны может предложить ему некие финансовые компенсации, дабы не позволить разразиться злополучному во всех смыслах скандалу.

— Их следует поставить под надзор закона, все эти чертовы газеты и журналы, — сэр Бартл Шепстоун, похоже, багровел даже при мысли о них. — Поставить под надзор закона Англии.

Шепстоун, отметил Пауэрскорт, все еще носит военный мундир, точно на параде. Вид у него был совершенно как у какого-нибудь начальника строевого отдела. Размышляя о его маниакальной аккуратности, Пауэрскорт решил, что человек этот вполне мог бы организовывать доставку припасов или артиллерии через самые опасные переправы Нила.

Платформа железнодорожной станции, расположенной в сорока милях к северу от Пэлл-Мэлл, обратилась в невидимку — паровоз отходящего поезда выпустил клубы дыма, и те поплыли, окутывая оставленный позади хаос. Платформа исчезла под множеством сундуков, чемоданов, саквояжей, охотничьего снаряжения, шляпных картонок, обувных коробок, тростей прямых и гнутых. Выгрузившиеся из поезда дорожные слуги — два камердинера, два лакея, один грум, два грузчика и младший дворецкий — переругивались, попусту пытаясь навести в море багажа какой ни на есть порядок.

Станция, расположенная невдалеке от Бишопс-Стортфорда, называлась Данмоу-Халт. Гостем, который прибыл на нее с большим эскортом слуг, был принц Уэльский. Хозяйкой — Дейзи Брук, владелица поместья Истон-Лодж в графстве Эссекс и прилежащих земель, раскинувшихся по пяти другим графствам. Помимо этого, Дейзи была также нынешней любовницей принца. В восемнадцать лет принц Уэльский стоял со своим полком в Ирландии. Кто-то из друзей-офицеров доставил в его постель дублинскую актрису по имени Нелли Клифден. Преображение, которое принц претерпел той ночью в лагере на равнине Каррэх, было столь же внезапным и всецелым, сколь то, что выпало на долю направлявшегося в Дамаск Павла. В ту долгую ночь принц Уэльский понял, в чем состоит его жизненное предназначение: заполучить столько женщин, сколько удастся. Прекрасных женщин, женщин послушных, женщин противящихся, женщин Ирландии, женщин Англии, женщин Франции, женщин Германии.

Дейзи была последней из них.

Оставив багажный хаос медленно обретать на платформе подобие упорядоченности, Дейзи и ее принц весело ускакали верхом и вскоре уже въезжали через нарядные краснокирпичные ворота Истон-Лоджа в само имение. Солнце позднего октября благословляло равнинные акры владений Дейзи, и птицы Дейзи распевали осенние песни.

— Мы пришли к заключению, что имела место целая череда событий, кои могли возбудить ощущение, будто в обмен на молчание о них удастся получить деньги, — Сутер легонько кашлянул, как если б его смущало то, что ему предстояло сообщить. Впрочем, никаких колебаний он не испытывал. — Я взял на себя смелость просуммировать эти события в форме памятной записки. Мне представлялось, что таким способом осветить их будет легче. Прошу вас поочередно прочесть ее, а затем возвратить документ мне. Сколь ни высокопоставленными бывают наши гости, — снова ледяная улыбка, — мы полагаем неуместным, чтобы эту комнату покидала хотя бы малая часть какого бы то ни было документа.

Вот оно, подумал Пауэрскорт. Промельк холодной стали в ножнах.

— Я полагаю, однако, что, прежде чем вы прочтете мою записку, мне следует ознакомить вас с некоторыми из самих шантажных документов.

Сутер приобрел такой вид, будто он только что случайно вступил в до крайности омерзительную сточную канаву. Он достал из жилетного кармана маленький ключ, отпер один из ящиков письменного стола, извлек оттуда простой конверт и раздал его содержимое своим гостям.

Пауэрскорт быстро просмотрел письма. Потом просмотрел еще раз. Шантажист, отметил он, так и не освоил искусства вырезывания и наклеивания букв на бумагу. Вырезаны они были вкривь и вкось, по краям букв неизменно присутствовали излишки клея, как будто шантажист боялся, что его послание недостаточно крепко прилипнет к бумаге. Пунктуация точностью не отличалась, а прописные и строчные буквы, используемые вперемешку и взятые, как правило, из разных изданий, неопрятно расползались по листу.