Дэвид Дикинсон - Спи, милый принц

7. Леди Чарльз передает письмо на хранение лучшему из лондонских стряпчих по делам о диффамации, Джорджу Льюису. Тот направляет леди Брук послание, которое приводит ее в еще больший гнев.

8. Принц Уэльский наносит мистеру Льюису визит и требует, чтобы тот показал ему письмо. Мистер Льюис соглашается на это, отказываясь, впрочем, расстаться с письмом либо уничтожить оное без согласия своей клиентки. Согласия не поступает.

9. Лорд Бересфорд, устав, возможно, от женских интриг, возвращается к своей прежней службе — во флот. Он принимает командование над судном, стоящим в Средиземном море.

10. Дружба между леди Брук и принцем Уэльским также становится предметом пересудов в наименее тактичных кругах общества. Выступая в роли защитника леди Брук, принц Уэльский перестает приглашать леди Бересфорд в Мальборо-Хаус и дает всем понять, что не станет посещать какие бы то ни было светские рауты, на коих может присутствовать и она.

11. Леди Чарльз глубоко расстраивает светская изоляция, в которой она теперь оказалась. Она пишет к премьер-министру, угрожая разоблачить дружбу принца Уэльского с леди Брук перед широкой публикой.

12. Лорд Бересфорд на недолгий срок возвращается из Средиземноморья. Он посещает принца Уэльского в Мальборо-Хаусе. Он осмеливается назвать принца Уэльского подлецом и в какой-то момент даже угрожает наследнику трона физической расправой.

13. Принц Уэльский отказывается устранить помехи, препятствующие появлениям леди Бересфорд в обществе. Ее сестра, леди Паджет, составляет лживый и клеветнический памфлет под названием «Река», содержащий хронику дружбы между принцем Уэльским и леди Брук. Памфлет получает, увы, широкое распространение в обществе.

14. В настоящее время лорд Бересфорд угрожает вновь вернуться с корабля и собрать в своем доме на Итон-сквер представителей печатных и телеграфных агентств, дабы проинформировать их обо всем, что ему известно касательно частной жизни принца Уэльского.

— Дейзи, моя Дейзи, я не виделся с вами почти неделю.

— Однако теперь, мой принц, у нас впереди четыре или пять дней. Прочие гости появятся не раньше, чем послезавтра. До того времени нас будет здесь только двое.

Из всех сторон жизни королевской любовницы эту Дейзи любила пуще всего. Семьи фермеров и иной сельский люд оборачивались, провожая взглядами владелицу Истон-Лоджа, ведшую по своим землям наследника трона. Вся суть их романа сводилась для Дейзи к завоеванию. Девочкой Дейзи не догадывалась, что хороша собой, и только начав выходить в свет, поняла, что она — одна из самых красивых женщин своего времени, женщина, перед которой преклоняются, которую обожествляет и желает армия поклонников. Ей хотелось быть самой прекрасной, хотелось иметь самых красивых любовников, хотелось получить, пока это возможно, все от своей красоты. Хотелось скорее последнего, отчаянного кавалерийского рывка к славе, чем скучного пешего марша сквозь все приземленное и повседневное. Завоевать принца Уэльского, выставить его напоказ, как нового соискателя ее благосклонности, — это было, сознавала она, наибольшей высотой, на какую ей вообще удалось бы подняться. И в самой глубине души она понимала, что долго этот роман не протянется.

Они прошли мимо приходской церкви Литтл-Истона, в которой покоились поколения предков Дейзи. Один из них состоял в личных секретарях лорда Берли, лорд-канцлера и первого министра королевы Елизаветы. Дейзи чувствовала себя продолжательницей семейной традиции служения королевской семье.

— Боюсь, я привез плохие новости, Дейзи, — Эдуард на ходу царственно помахивал сельским жителям, при этом улыбка оставалась словно приклеенной к его лицу.

— О нет, — сказала Дейзи, — а я-то надеялась, что, приехав в мой скромный дом, вы сможете на несколько дней позабыть о государственных делах.

Государственные дела, совершенные принцем со времени их последней встречи, состояли из одного посещения скачек, двух визитов в мюзик-холл и одного обеда — только для мужчин — в любимом его месте утех — в клубе «Мальборо».

— Я о Бересфорде. Лорде Чарльзе Бересфорде.

Дейзи, услышав имя прежнего любовника, поморщилась.

— Мне сказали, — продолжал принц Уэльский, — что он оставил свой корабль «Неустрашимый», стоящий где-то в Средиземноморье. Сказали, что он вот-вот вернется в Лондон, чтобы причинить нам неприятности.

Дорогу, шедшую мимо церкви, устилали поздние, сбитые ветром яблоки, бледно-зеленые и водянисто-красные в солнечном свете. Копыта лошадей и колеса повозок размололи их в отдающее сидром месиво.

— Какие неприятности может причинить он человеку вашего положения, принц?

— Вы прекрасно знаете, Дейзи, чем именно он мне угрожает. Публичным скандалом. Публичность, твердит он, публичность — вот все, что ему осталось. Говорит, что расскажет всему миру о моей личной жизни и о нашей с вами любви. Проклятая публичность! И проклятый Бересфорд!

Некая часть сознания Дейзи не возражала против того, что весь мир узнает о ее романе с принцем Уэльским. Чем больше о нем будут знать, тем пуще она прославится. Однако Дейзи понимала и то, что Обществу это может не понравиться. Делай, что хочешь, но не попадайся.

И, поглядывая на принца, Дейзи чувствовала, что того охватывает все большее раздражение. О Господи, думала она, на сей раз мне придется туго. У нас будут сцены перед обедом и хандра после чая. Тяжелый получится уик-энд — с принцем, уныло сидящим в доме, волнующимся за свое будущее. А то и хуже, чем тяжелый, — скучный.

Пауэрскорт вернул памятную записку личному секретарю. Он уже запомнил ее слово в слово.

— Имеются ли у вас какие-либо предварительные соображения, лорд Пауэрскорт? — Пауэрскорт говорил позже, что Сутер обращался к нему, как нервный пациент к дантисту, — пациент, боящийся боли и кровопролитного зубодерства.

— Дело, безусловно, сложное и деликатное, — ответил Пауэрскорт, ощущая, что против воли своей перенимает и вокабулярий личного секретаря, и его манеру выражаться околичностями. — Наверняка имеется немало людей, полагающих, будто они обладают сведениями, которые позволили бы им… — он помолчал, прежде чем произнести в этом кабинете страшное слово, — …шантажировать Его королевское высочество.

Оброненное им «шантажировать» упало, точно камень. Шепстоун вновь уставился на свои туфли — так, словно те вдруг стали нечищенными. Сутер теребил усы. Роузбери оставался бесстрастным.

— Однако разве в данном случае сведения эти не имелись в распоряжении неизвестного нам лица уже на протяжении немалого времени? Я говорю вот о чем — почему шантажист ждал до нынешней поры и лишь сейчас предъявил свои требования? И затем, были ли эти требования выполнены? Расплатился ли, если можно так выразиться, принц?