Средневековые убийцы - Проклятая реликвия

Престарелый клерк с седыми волосами, выбивавшимися из-под шапочки, наклонил голову к верхнему листу в стопке и прокашлялся, прочищая глотку, как на сцене.

— Свидетель Перкин показывает… позвольте, сейчас посмотрим… показывает, что он любит посещать ярмарку Варфоломея, иногда в обществе своего хорошего друга Бенджамина Соловья, исполнителя баллад с Тули-стрит… потому что наслаждается сладким голосом своего друга, когда тот поет… свидетель показывает, что его мать, то есть мать Бена Соловья, знала, что делала, когда выходила замуж за человека по имени Соловей, и, должно быть, предвидела, что ее сын станет восхитительным.

— Оставьте в покое всю эту чепуху, — перебил его Фарнаби. — Давайте скорее к делу.

Сбитый с мысли клерк засопел, потом снова откашлялся и повел пером вниз по странице.

— …э-э-э… свидетель Перкин признает, что он подторговывает мелкими вещицами… он называет себя… э-э-э… «хватателем безделушек»… он говорит, что в этом ремесле не имеет себе равных… Перкин говорит, что он пошел в палатку некоего Улисса Хетча, издателя и книготорговца, потому что и раньше покупал у вышеупомянутого Хетча вещицы по случаю. Когда Перкин оказался в палатке, ему показали шкатулку, в которой находился стеклянный сосуд, в котором, в свою очередь, находился кусочек дерева, который вышеупомянутый Хетч назвал частицей креста Господа Иисуса Христа. Свидетель заявляет, что он справился о цене данной вещицы, но ушел из палатки, потому что его карманы недостаточно глубоки для указанной вещицы. После просьбы объяснить свои слова он сказал, что не имел наличных денег. Далее он показал, что его встревожило присутствие в палатке говорящего ворона. Возле палатки свидетель увидел троих джентльменов и по их уклончивым физиономиям решил, что они актеры…

Тут мы напряглись, но судья Фарнаби метнул в нас предупреждающий взгляд.

— Перкин показывает, что позже он передумал насчет вещицы и, посоветовавшись со своим хорошим другом Соловьем, вернулся в палатку, чтобы сделать Улиссу Хетчу, издателю и книготорговцу, еще одно предложение.

Тут на клерка напал кашель, и он потерял строчку в тексте. Фарнаби смотрел на него, поджав губы. Вероятно, то, что мы сейчас слышали, и называлось «паутиной лжи», которую упоминал судья. Перкин — «хвататель безделушек», а? Ну да, хороший способ описать карманника. Пока из всего заявления точными были только упоминания о двух посещениях Перкином палатки Хетча. Зашел ли он туда в первый раз случайно или присматривался, что бы оттуда стащить, но ему показали склянку. Хетч, по-видимому, был готов продать ее либо карманнику, либо Тому Гейли. Разве он не сказал, что продаст ее любому, лишь бы цена подошла?

Перкин ушел из палатки и натолкнулся на нас. Советовался он с Соловьем или нет, но карманник вернулся в надежде украсть реликвию. Возможно, он каким-то образом тайно проник в палатку, Хетч его заметил, и они подрались. Перкин пытался выдернуть пистолет из рук Хетча… и тот случайно выстрелил на близком расстоянии… да, но тогда на Перкине должны быть ожоги или хотя бы следы ожогов?

Клерк кашлянул в последний раз, выплюнув в грязный носовой платок мокроту. Потом возобновил свои показания — точнее, Перкина.

— …свидетель показывает, что он зашел в палатку мистера Хетча, чтобы поговорить о продаже реликвии. На крышке сундука лежал пистолет. Свидетель говорит, он не знает, что его напугало сильнее — пистолет или ворон, который велел ему… гм… действовать. И во второй раз вышеупомянутый Хетч вытащил шкатулку, в которой находился стеклянный сосуд, в котором, в свою очередь, находился кусочек…

— Ох, хватит, приятель, — прервал его Фарнаби. — Мы знаем, что в чем находилось. Давай к делу.

— Да, сэр… свидетель Перкин заявляет, что далее произошло… произошло…

Но нам не удалось узнать из уст клерка, что произошло далее, потому что на него опять напал приступ кашля. Вся его тощая фигура сотрясалась, и он снова развернул грязный носовой платок, готовый выплевывать в него фонтаны мокроты.

Судья Фарнаби, отчаявшись, заговорил очень громко, чтобы заглушить звуки отхаркивания и сплевывания.

— Короче говоря, свидетель Перкин заявил, что он совершенно невиновен в убийстве Улисса Хетча, издателя и книготорговца. Он говорит, что настоящий убийца — это…

— Заткни свою глотку!

Титанические попытки клерка прочистить горло прекратились в тот же миг, как еретические слова прозвенели в Пирожно-пудренном суде. Точнее, не прозвенели, а проскрежетали. Еще одна странность заключалась в том, что слова послышались не от земли, где мог стоять человек, а с высоты многих футов. Потолок трапезной был крест-накрест оплетен балками.

Мы посмотрели наверх. На балку прямо над судьей Фарнаби взгромоздилась птица, которую я узнал. Питер Перкин тоже. Он вытянул трясущуюся руку.

— Это она, — сказал Перкин. — Это птица, которая убила своего хозяина. Она прыгнула на пистолет, который там лежал, и эта штука упала, и как-то выстрелила и попала мистеру Хетчу прямо в глотку.

— Заткни свою глотку! — каркнул Держи-крепче и добавил: — Действуй!

Ворон наклонил голову, следя за эффектом, который его инструкции произвели на суд. Все молчали. Судья молчал. Даже клерк перестал изучать содержимое своего платка и поднял голову.

Почему-то я сразу поверил тому, что сказал Перкин. Слишком уж это было нелепо, чтобы не быть правдой. Кто сочинит такую байку? Я своими глазами видел заряженный пистолет и то, как беспечно Хетч положил его на край сундука, пока мы беседовали. И вполне правдоподобно, что птица села — неуклюже, случайно, а может быть, и намеренно (потому что кто знает, что происходит в этой маленькой темной голове?) — на пистолет и заставила его выстрелить. Люди всегда стреляют в птиц. Почему не могло произойти наоборот, и птица застрелила человека? Даже если это птица, усыновившая человека и считавшаяся его лучшим другом.

Держи-крепче не собирался отвечать ни на какие вопросы. Он вообще исчез из вида, но только на мгновенье. Потом он захлопал черными крыльями и опустился на землю, хотя держался вне пределов досягаемости. Он зашагал взад-вперед по участку выложенного камнем пола, и вряд ли хоть один судья видел более самоуверенного свидетеля. Заметьте, он выглядел немного потрепанным. Даже на расстоянии я видел, что оперение не блестело так, как раньше. Перья были в буквальном смысле взъерошены. На голове виднелись грязные пятна — в общем, в точности такие следы, какие ожидаешь увидеть, если рядом выстрелил пистолет.

Что добавило доверия к словам Перкина, так это молчание Держи-крепче. Он больше не подавал команд «заткнуться» и «действовать». Он ничего не говорил, потому что не мог. Поперек его клюва торчала стеклянная трубочка, которую он, вероятно, временно положил, чтобы порадовать нас своим голосомэ Это, вне всяких сомнений, была склянка, в которой находился кусочек… впрочем, вы знаете, что в ней находилось. Ворон как будто принес эту вещицу в Пирожно-пудренный суд как доказательство, и ждал под крышей, пока настанет нужный момент. А потом слетел с балки вниз, чтобы в точности продемонстрировать нам, что он наделал.