Николай Анисин - Кремлевский заговор от Хрущева до Путина

— Какую именно?

— На поход к телецентру. Нельзя прорву бунтовщиков уводить из центра Москвы на окраину — в Останкино. Нельзя.

— А что надо делать?

— Надо перекрыть троллейбусами и автобусами все подъезды к правительственным учреждениям и взять их под наш контроль. Прежде всего — Министерство обороны.

Потемкин расстегнул свою коричневую куртку, под которой висел автомат:

— Погляди, я разжился оружием" Мои друзья — нет. А если в Доме Советов нам выдадут два десятка стволов, то в родном Министерстве обороны мы снимем охрану и проведем туда родного человека — десантника Ачалова. Его ведь Руцкой назначил министром обороны?

— Да.

— Ачалов — боевой генерал с авторитетом в войсках. Займет он кабинет министра — к вечеру в Москве высадятся десантные дивизии. Не будет их, не поставят они раком перед парламентом всех чиновников, Ельцин вызовет штурмовую авиацию и разнесет Дом Советов. Шкурой вояки чую бомбежку. Нам не телецентр нужен, а Министерство обороны. Иди и скажи это депутатам.

Я положил руку на плечо Потемкину:

— Извини, я — спец по складыванию слов, а не по военным действиям. И мне, бумагомарателю, нелепо лезть с поучениями к политикам. И от тебя, матерого вояки, твои доводы уже никто не воспримет. Решение принято и исполняется: видишь — народ заводит брошенные омоновцами автобусы и грузовики.

Поход на телерадиоцентр поручили возглавить генералу Макашову. Он с двумя десятками вооруженных автоматами бойцов в камуфляже сел в первый отправлявшийся в Останкино автобус. Я успел заскочить во второй. На остальном омоновском транспорте разместились еще сотни три людей. Тысячи, дабы попасть к телерадиоцентру, двинулись к метро.

Автоколонна от Дома Советов катила по пустым улицам Москвы под красными и черно-золотисто-белыми имперскими флагами. Прохожие на тротуарах дружески ей салютовали поднятыми вверх кулаками. Никаких стражей порядка ни с дубинками, ни с жезлами автоинспекции нигде не было видно.

На проспекте Мира, неподалеку от поворота к телерадиоцентру, стояли несколько бронетранспортеров. Солдаты на их крышах приветствовали автоколонну с не меньшим дружелюбием, чем прохожие. Овладеть телерадиоцентром и заявить всей стране "Ельцину — капут!" — теперь раз плюнуть. Так, скорее всего, не только я думал, но и все посланные от Дома Советов.

Автобус с генералом Макашовым и его вооруженным отрядом затормозил напротив входа в здание администрации и студий телерадиоцентра. Генерал медленно поднялся по ступенькам крыльца к стеклянным дверям. За ним — отряд с опущенными вниз стволами автоматов. А за стеклами — ой-ой-ой — я углядел взвод бойцов в спецназовском снаряжении с автоматами, нацеленными на Макашова. Ему командир взвода пройти в здание не позволил. Но пообещал согласовать его встречу с руководством телерадиоцентра.

Народ, выгружавшийся с автобусов и грузовиков, оккупировал ступеньки у стеклянных дверей. За Макашовым с автоматчиками, не намеренными стрелять, — уйма безоружных людей, перед ним — взвод спецназа, стрелять готовый. Приказ на прорыв через двери генерал не отдал.

К телерадиоцентру стали прибывать те, кто отправился от Дома Советов на метро. Скопище народа за Макашевым все росло и росло, а на встречу с начальниками телерадио его, похоже, и не думали допускать.

Начало темнеть, и в толпе вдруг раздались речи: раз вход в администрацию и телестудии телерадиоцентра прегражден стрелками с автоматами, надо ворваться в неохраняемый центр технической трансляции напротив и оттуда выйти в эфир — к стране и миру.

Сама по себе, без томившегося в ожидании переговоров с начальниками телевидения генерала Макашова, толпа с грузовиком впереди переместилась к техцентру. Грузовик врезался в его двери, у кого-то из толпы взорвалась шумовая граната, и сразу — раскаты автоматных очередей. Шквал пуль вдарил по толпе у техцентра с высокого этажа противоположного здания. Жуть сотворилась: громыхание выстрелов, вопли, стоны, давка.

Меня кто-то толкнул, я на кого-то налетел, все вокруг побежали к скверу, десятки людей огонь свинца валил. После бега в толкотне я спрятался от свиста пуль за деревом. Упавших перед техцентром автоматчики не добивали. Палили они по рассеявшимся в сквере.

Через полчаса беспрерывной стрельбы заревели сирены машин "Скорой помощи". Бесстрашные врачи и санитары под пулями у них над головами подбирали у техцентра на носилки убитых и раненых.

"Скорые" убыли, и на улице у телерадиоцентра зарокотали бронетранспортеры. Возможно, те, что приветствовали ведомую Макашовым автоколонну на проспекте Мира. Они прибыли подавить огонь спецназовцев — убийц? Вовсе нет. Пулеметы бронетранспортеров жахнули по скверу, где укрывалась спасшаяся от автоматных очередей толпа. Никаких шансов на взятие телерадиоцентра у посланцев парламента не осталось.

Метро в Москве работало как обычно. Я вынырнул со станции "Баррикадная" около полуночи. Путь к Дому Советов был свободен. Ни единого милиционера поблизости. Блокаду дворца парламента не восстановили. Но окна его были темны. Опять отключили электричество. Мирного завершения схватки окружения Ельцина и депутатов явно не предвиделось.

Площадь перед Домом Советов была полупуста. Из огромной толпы, уведенной отсюда к телерадиоцентру, обратно вернулась ее ничтожно малая часть. Большинство отправились по домам: кого-то завтра утром ждала работа, кого-то ужас стрельбы в Останкино погнал в безопасные свои квартиры.

Я подошел к группе людей под темными окнами парламентского дворца. Она слушала новости из радиоприемника: Ельцин объявил в Москве военное положение — народное восстание в столице он расценил как вопиющие беспорядки, с коими необходимо покончить. Каким образом — не было сказано.

Известие о введении военного положения разнеслось по всей площади. Но она не опустела. То же известие наверняка довели до сведения засевших в Доме Советов казаков, отставных офицеров и парней из Русского национального единства. Но они не складывали оружие и не уносили ноги: не довелось отбиваться при осадном положении, будем — при военном.

На задворках площади — рядом с палатками невооруженных защитников парламента — горели костры. У крайнего из них со стороны Горбатого моста я узрел знакомые лица — поэта Лещенко и коммерсанта Потемкина. Они сидели на бревнышках еще с тремя какими-то мужиками. По кругу их компании ходил раздвижной пластмассовый стаканчик. Обернувшись на мои шаги, Потемкин показал мне на свободное место напротив:

— Давай к нам. Мы не бражничаем — поминаем товарищей. Ты из Останкино?

— Да.

— Сколько там наших полегло?

— Машин "Скорой помощи" видел десятки — значит убитых и раненых больше сотни.