Джеймс Риз - Досье Дракулы

Но я слишком хорошо знаю, кто был тот другой, облаченный в белую мантию неофит, стоявший на коленях рядом со мной перед отделявшим нас от помоста длинным, заваленным неведомо чем столом, — Фрэнсис Тамблти. Я узнал его по манере держаться, по той надменности, которой он был не в состоянии скрыть, по блестящим черным глазам, по их огню , мрачно светившему из-под капюшона. Он все-таки пришел. Как он осмелился? И кого он очаровал, чтобы его допустили в орден? Констанцию, которую так испугал, когда она впервые увидела его за дверью буфетной Сперанцы? Маловероятно. А как насчет Биллиама? Думаю, что нет. По словам Сперанцы, юноша склонен привлекать в орден женщин, а меня поддержал лишь по ее настоянию. Кого же тогда? Впрочем, это не имеет значения, дело-то сделано. Он был там . В этом сомневаться не приходилось, и, к моему огорчению, столь серьезный обряд, в котором мы оба должны были принять участие, не предусматривал дискуссий. Я так долго ждал встречи с этим человеком, что теперь, признаюсь, мне всерьез хотелось послать подальше всех адептов и взять Тамблти за грудки.

Тем не менее я молча опустился на колени рядом с этим человеком. И прежде чем я понял это, началось наше посвящение. Тамблти исполнял ритуал первым, с собачьей преданностью делая все, что велел ему Иерофант. Мне, в свою очередь, приходилось повторять все за ним.

Ничего другого не оставалось, кроме как стоять на коленях и ждать. И я наблюдал, так что здесь я могу записать простым и ясным языком все , что происходило. Невозможно себе представить, но это происходило.

Иерофант — высокий, худощавый и довольно привлекательный мужчина, несмотря на шрам, проходивший от уголка его рта вверх по левой щеке, [131]направился к тому месту, где мы вдвоем стояли на коленях. Он заговорил, но настолько пространно, что я не способен полностью передать его слова на бумаге. Могу лишь сказать, что речь шла о понятиях очищения и осуждения, а также о тех обрядах, которым нам предстояло вскоре подвергнуться, пройдя метафорическое взвешивание наших собственных сердец, каковое и являлось посвящением в орден. Вернее, все это сводилось к метафоре, реализующейся в астральной плоскости и не воспринимаемой на физическом уровне. Новообращенному требовалось лишь следовать обряду, чтобы была проведена метафорическая работа по взвешиванию сердца, после чего, как я предполагаю… Нет, я ничего не могу предполагать, могу лишь изложить то, чему я был свидетелем, когда астральная и физическая плоскости столкнулись и метафора зримо и ощутимо проявилась в конкретном человеке, американце Тамблти.

Ф. Ф. в качестве Керикиссы велела нам — мне и Тамблти — преклонить колена на скамеечках для молитвы, что мы и сделали. Перед нами находился стол-алтарь, на котором были разложены разнообразные ритуальные предметы — золотые весы, куколки шабти, систры и так далее. [132]Иерофант принялся пространно истолковывать символику того, что нас окружало, включая ритуальные предметы. (По большей части он был точен.) На весы предстояло положить перья истины и отчет о жизни каждого из нас, дабы стоящий рядом Биллиам мог зафиксировать полученные результаты. К счастью, здесь не было никаких Пожирателей Сердец, готовых съесть наши жизненно важные органы, если бы кого-то из нас сочли недостойным и подлежащим отправке в Тартар. [133]

Должен сказать, что все это выглядело довольно глупо, а поскольку мешанина из большого количества мифов и метафор сбивала с толку, я испытал облегчение, когда Иерофант перешел к собственно обряду. Как он сказал, к очистительному ритуалу Нерожденного. [134]

Иерофант подготовил храм. Адепты знали свои места и молча их заняли. Столист обошла храм по часовой стрелке, разбрызгивая воду с кончиков пальцев. Констанция в качестве Дадуш, проходя в противоположном направлении, кадила благовониями. Встретившись, они поклонились друг другу, после чего Керикисса, стоявшая к западу от алтаря, воскликнула:

— Гекас, гекас эсте бебелой!

И очистительницы с водой и благовониями еще три раза обошли храм кругом.

Подойдя поближе ко мне и Тамблти, Иерофант, последовательно начав с востока, обратился к сторонам света, открыл массивную книгу в кожаном перелете и зачитал:

— Свят ты есть, Владыка Вселенной.

— Свят ты есть, природой не сотворенный, — это было сказано уже при обращении на юг.

— Свят ты есть, великий, могущественный, — к западу.

— Свят ты есть, Владыка света и тьмы.

После последних, изреченных лицом к северу слов он снова обратился к востоку и, сотворив над головой каббалистический крест, воскликнул:

— Тебя я призываю, Нерожденный.

И все адепты вторили ему:

— Ты, который создал землю и небеса. Ты, который создал ночь и день. Ты, который создал тьму и свет.

Остальные молчали, а Иерофант продолжил:

— Ты есть Осорронофрис, которого никто никогда не видел. Ты есть Йабас. Ты есть Йапос.

Адепты присоединились к этому заклинанию и в один голос возгласили:

— Ты разграничил справедливое и несправедливое.

— Ты создал женщину и мужчину.

— Ты создал семя и плод.

— И ты создал людей, которые любят и ненавидят друг друга.

Произошло какое-то движение, но, поскольку суть его и цель так и остались мне неведомы, я не задерживаюсь на нем подробно. Слышен был легкий гул, пение без слов, которое один за другим подхватывали адепты, пока им не наполнился весь храм. Стоять было неудобно, я вспотел, колени и спина болели, а вот Тамблти, стоявшему бок о бок со мной, кажется, все было нипочем. Если он и испытывал неудобства, то ничем не выдавал этого. Зато я ощущал исходивший от него очень сильный запах фиалок. Видимо, он обильно полил себя одеколоном, что, конечно, не могло добавить ему симпатий. Впрочем, тогда я на этот запах особого внимания не обратил.

Иерофант нарочито понизил голос и, придав ему благоговейные нотки, провозгласил:

— Я твой пророк, коему вверил ты таинства, церемонии магии света… Услышь меня… Позволь мне вступить на путь тьмы, дабы, ступая по ней, я обрел свет. Я единственное существо в бездне тьмы, из бездны тьмы вышел я после рождения, из безмолвия первичного сна. И глас веков молвил моей душе: «Я есть Он, творящий во тьме свет, который сияет во тьме, пока его не осознавшей».

Широкие, покрытые белым одеянием плечи Тамблти начали подниматься и опускаться. Неужели он давился от смеха при этом священнодействии? Нет. Похоже, он разразился слезами. Я решил, что он просто дурак.

Тем временем Иерофант и Керикисса занялись другими делами. То, что тогда показалось мне каким-то танцем дервишей, теперь я могу определить как начертание духовной пентаграммы действа и пентаграммы вызывания. Передвигаясь по храму с востока, они таким образом вызывали божества, изображенные на его стенах, и, хотя мне казалось, что они просто размахивали руками, на самом деле эти люди чертили в воздухе астральные порталы, через которые могли появиться вызванные божества. И действительно появились.