Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Пойдите, уважаемый читатель, к себе в ванную комнату. Включите там воду, попытайтесь остановить бьющую из крана струю ладонью, а потом напишите мне, что у вас получилось. У Аркадия Петровича получилось. Только в саду был не домашний кран, а толстая труба.

Я знал несколько человек, которых Гайдар на Юго-Западном фронте и потом в окружении нес на себе. Одного он вынес под огнем с поля боя. Это был старший лейтенант И. Н. Прудников, о котором я рассказывал. В 1960-е годы я с Прудниковым дружил.

Физическая мощь Аркадия Петровича поражала его боевых товарищей. В окружении, в партизанском отряде, когда другие падали без сил от усталости и голода, Аркадий Петрович, такой же голодный, подымался и уходил выяснять обстановку или добыть что-нибудь съестное. Прежде всего — для других. Об этом подробно рассказано в моих книгах «Партизанской тропой Гайдара» и «Сумка Гайдара».

Как видим, физическими недугами Аркадий Петрович не страдал.

Без малого два столетия назад появилась на свет комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». Очень молодой, европейски просвещенный, влюбленно-пылкий Чацкий показался неудобно-колким тогдашней московской лениво-невежественной элите. Было непонятно, что с этим Чацким делать, как с ним себя вести. Но выход вскоре нашли.

обронил в комедии болтун Загорецкий. И абсолютно здоровый Чацкий в самый короткий срок был объявлен по всей Москве сумасшедшим.

Личность и судьба Александра Андреевича Чацкого имела живого прототипа — Петра Яковлевича Чаадаева. Это был умнейший человек передовых взглядов. С ним дружил Александр Сергеевич Пушкин. Но с самых давних времен обвинение в безумии признавалось удобным для борьбы с неудобными лицами. Оно позволяло обвинить человека в чем угодно — от изнасилования грудных младенцев до каннибализма.

Учась в Литературном институте, Солоухин, вероятно, «проходил» там по русской литературе творчество Грибоедова, запомнил болтуна и лгуна Загорецкого и… позднее поступил почти так же.

Солоухин много раз выдвигал нелепые обвинения против «чоновца» Голикова. Когда же от него требовали доказательства, пускал в ход свою находку: «Он (А. П. Голиков. — Б. К.) — убийца-псих…»

Заявление было хлестким, ошарашивающим собеседника. Да вот беда: оно тоже требовало документальных обоснований. И В. А. Солоухин к этому требованию находчиво подготовился.

В качестве самого веского довода в пользу своих обвинений он приводил только одну фразу. Вот она: « Воспоминания Б. Г. Закса подтверждают это (курсив мой. — Б. К.)» . [52] Солоухин Владимир. Соленое озеро. С. 180.

Кто такой Закс, Солоухин тоже объяснил одной фразой: Борис Германович работал в журнале «Новый мир» у А. Т. Твардовского. Когда-то дружил с Гайдаром. И больше никакой информации для обоснования сокрушающе сенсационного диагноза. Между тем для вынесения или опровержения подобного врачебного вердикта в наши дни Институту судебной психиатрии имени Сербского порою требуется несколько месяцев.

Обвинение в том, что Голиков был психически болен, звучит у Солоухина патетически и безапелляционно. Но еще Александр Михайлович Борщаговский обратил внимание: чем меньше у Солоухина фактов, тем оглушительней его громокипящий голос. А в данном конкретном случае Солоухиным руководил еще и мошеннический расчет. Ему требовалось уйти от подробного ответа на два щекотливых вопроса:

— Какие факты, будто бы сообщенные Заксом, свидетельствовали, что Голиков — «убийца-маньяк»?

— А главное: где Закс напечатал свои воспоминания, чтобы любой из нас мог сам с ними ознакомиться?

Об этом Солоухин промолчал. Краткость — она ведь не только «сестра таланта». Она в отдельных случаях еще и «лучший друг фальсификатора».

… Я был знаком с Борисом Германовичем Заксом более 30 лет. Чтобы не уводить повествование далеко в сторону, сообщу лишь одну подробность. Последний раз мы виделись в 1972 году. Борис Германович пригласил меня к себе. Он жил на тогдашней улице Чкалова (ныне — Земляной Вал). Как я теперь догадываюсь, Закс уже готовился к отъезду за рубеж.

Не сообщая о своих намерениях покинуть страну, Закс преподнес мне в подарок самодельную тетрадку с рукописными воспоминаниями о Гайдаре. На обложке: «Борису Николаевичу Камову — лучшему знатоку А. П. Гайдара с правом опубликования после моей смерти. Борис Закс».

Публиковать на самом деле было нечего — не только после смерти, но и при жизни. Тетрадка содержала столь мелкие и малозначащие подробности, что и в ту пору я был изумлен странностью и пустотой микромемуаров. Теперь я понимаю: Закс желал оставить после себя на родине что-то значительное. А извлечь из памяти и рассказать было нечего.

Вспомнил же я про тетрадку, чтобы стало очевидно: в вопросах освещения жизни Гайдара мемуарист считался с моим мнением. В разговоре, который я сейчас поведу, я постараюсь быть достойным этой авторитетной оценки.

Закс и Гайдар познакомились в 1932 году в Хабаровске, в редакции газеты «Тихоокеанская звезда». Закс был на четыре года моложе Аркадия Петровича. Но между ними пролегла целая эпоха: Гайдар прошел Гражданскую войну.

Закс начинал как художник-график, но его способности и изобразительном искусстве оказались скромными. Будущий мемуарист обратился к текстовой журналистике. Однако и в этом жанре Борис Германович не блеснул чем-либо заметным — кроме двух публикаций, о которых сейчас пойдет речь.

Гайдара и Закса тогда, в 1932 году, поселили в одной комнате общежития. Дружба продолжилась в Москве, куда позднее оба переехали.

Об отношении Аркадия Петровича к младшему товарищу свидетельствует подарок. В 1936 году Гайдар преподнес бывшему соседу потертую тетрадь на 48 листов. «Боре Заксу, — надписал Гайдар, — черновик моей любимой книги…» Речь шла о «Голубой чашке».

В 1946 году Борис Германович опубликовал в журнале «Знамя» свои воспоминания — точные и скупые. Они передавали обаяние и сложность личности Аркадия Петровича.

«В характере Гайдара, человека необычайно чистого и светлого… было немало странного, не укладывающегося в обычные рамки… — писал Закс. — При этом он был человеком с удивительно здоровым духом: чистым, по-детски непосредственным».

О повести «Школа»: «…такой искренней и правдивой, трогающей душу книги мне читать не приходилось».

«Втроем с Титовым (сотрудником той же редакции. — Б. К.) мы очень дружно жили в нашей комнатке. Дружно, но в бесконечных спорах… Зачинщиком и самым задорным спорщиком был, конечно, Гайдар… О чем только мы ни спорили! О литературе, об искусстве больше всего».