Мэтт Рубинштейн - После дождичка в четверг

Бет разбирала фотографии и, раскладывая по стопкам, приклеивала к ним листочки из блокнота, а затем помечала стрелочками. Снимков было больше, чем прежде, — видимо, она нашла еще несколько альбомов. Бет подносила фотографии к глазам и поворачивала под разными углами. Все они казались ей слишком тусклыми.

В понедельник Джек снова позвонил Эшу, но трубку никто не взял. В регистратуре ему сказали, что отгул он не брал. И хоть Джек твердил себе, что манускрипт здесь ни при чем, беспокойство не отпускало.

Бет торопливо одевалась. Джек все еще не привык к ней — каждый раз он видел ее тело как будто в ином ракурсе. Она поймала его взгляд, натягивая рубашку, и ее губы тронула легкая улыбка. Будто засмущавшись, она повернулась к нему спиной и принялась надевать сережки. Бет едва успела натянуть брюки, когда в дверь постучали. Она обернулась к Джеку:

— Ты кого-нибудь ждешь?

Он покачал головой и подошел к двери. За последние несколько дней у него стали сдавать нервы, чему способствовало не только исчезновение Эша, но и собственные неудачи… Снаружи доносился обычный утренний шум, но Джек все равно осторожничал.

На пороге стояли О’Рурк с лестницей и его молчаливый помощник, темноволосый сероглазый мужчина, основательно обгоревший на солнце. Его взгляд, тусклый и немигающий, показался Джеку странным. О’Рурк поднес руку к козырьку кепки:

— Привет. Мы насчет крыши, как договаривались. Это Макс.

Хоть О’Рурк и говорил, что ничего не знал о склепе, Джек вдруг почувствовал непреодолимое желание спуститься в подземелье — удостовериться, что с манускриптом все в порядке. Он понимал, что ведет себя как параноик, но ничего не мог с собой поделать.

— А вы не могли бы заглянуть, например, завтра?

— Неохота терять день, — сказал О’Рурк. — Впрочем, можем зайти через месяц.

— Нет-нет. Заходите.

Бет возилась с пуговицами рубашки. Изгиб шеи, округлость груди. Взгляд помощника метнулся в ее сторону, и Бет отвернулась.

— Может, чего-нибудь выпьете? — предложил Джек.

— Спасибо. Потом.

Бет обулась, а Макс и О’Рурк вышли на улицу и по лестнице стали подниматься наверх. Вскоре послышались их шаги на крыше — кошачьи Макса и размеренные, осторожные О’Рурка. Кто-то из них отодрал брезент, и вниз упал яркий луч света. Бет поцеловала Джека и отправилась в библиотеку.

Незадолго до полудня принесли почту. Еще одно письмо относительно субтитров к русскому фильму, подписанное той же рукой, что и предыдущее. Джек почти неделю не думал о работе, но теперь был рад этому напоминанию. Он сел за стол и включил кассету.

Темные облака плыли над морем в пустыне, скрывая звезды и луну. Женщина стояла под килем проржавевшего парохода; его борта и трубы терялись из виду, по мере того как сгущались облака. Мужчина вернулся из дальних странствий и, склонившись к ней, принялся делиться своими впечатлениями о чудесах, что видел за время долгого пути. Это был несколько сумбурный рассказ о геологах, которые прокладывают многокилометровые подземные туннели в Сибири и затыкают уши, когда раздаются вопли обреченных; о соборе с бесчисленными витражами, который медленно теряет свои очертания; о стране, которая во время войны строит игрушечные аэродромы, чтобы одурачить врага, а тот, в свою очередь, сбрасывает на эти аэродромы деревянные бомбы; о библиотеках, которые уходят в землю, потому что архитекторы забыли сделать поправку на вес книг.

Человек говорил негромко, но быстро; в субтитры не поместится и половина им сказанного. На экране может появиться только две строчки за раз — пятьдесят — шестьдесят знаков. Сократить текст, сохранив его смысл, не получалось — каждое слово казалось значимым и необходимым. Глубоко вздохнув, Джек понял, что придется начинать сначала. Работа заняла весь день. Макс и О’Рурк постучали в дверь и сказали, что закончат утром. Джек снова позвонил Эшу, и опять безуспешно. Внешний мир казался мрачным и опасным.

Вернулась Бет и вновь взялась за фотографии, пока Джек упорно сражался с фильмом. Спать легли поздно. На следующий день Бет работала во вторую смену, а потому, едва проснувшись, принялась раскладывать снимки на темных половицах. Джек наблюдал за ней, пока готовил себе хлопья и завтракал, потом снова попытался дозвониться Эшу.

Бет отложила в сторону все фотографии, на которых, кроме них с Фрэнком и Джуди, присутствовал кто-то еще. Получалось, что всю жизнь за ней наблюдали: на всех снимках был хотя бы один незнакомец, который смотрел на нее издалека; некий расплывчатый соглядатай.

— Что-то нашла? — спросил Джек.

Она передвинула снимок по полу к двум другим. Это оказалась фотография Бет перед кривым зеркалом — возможно, в луна-парке, — с широко открытыми глазами и ухмыляющейся физиономией. А на периферии — там, где выпуклость стекла сменялась впадиной, — виднелся силуэт человека, почти неразличимый, так, несколько цветовых пятен — желто-коричневых и бледно-голубых.

— Думаешь, это он?

— А ты так не считаешь?

— Ну… Здесь вообще трудно что-либо определить.

— Он не везде один — иногда в компании, и всегда в разной одежде.

Джек просмотрел остальные снимки — судя по всему, Бет разложила их в определенной последовательности, — но никак не мог угадать, которую из фигур на заднем плане она имеет в виду. Все эти люди находились за гранью фокуса и либо заслоняли друг друга, либо стояли в тени.

— Я не знаю, на кого смотреть, — признался он.

— Изображение слишком мелкое. Я хочу их увеличить.

— Что именно ты ищешь?

— Пока не знаю.

Бет снова занялась фотографиями, на сей раз переместив несколько штук в своей безумной цепочке. Что она пытается найти? Какого рода связи надеется увидеть? И что могут означать эти рассказы о маяках, о Вселенной, чудесном спасении на пляже?

Зазвонил телефон, и он взял трубку, ожидая услышать болтовню рекламного агента или бодрое напоминание о счетах.

— Джек? Это Эш.

Ну слава Богу, прямо гора с плеч…

— Эш, куда вы пропали? Я уж думал, с вами что-то случилось.

— А что со мной могло произойти?

Джек не нашелся что ответить, а говорить банальности не хотел.

Затянувшуюся паузу прервал голос Эша:

— Нам нужно встретиться… И чем скорее, тем лучше.

День снова выдался ясный — на ослепительной голубизне неба светило яркое солнце, и совсем не хотелось думать о мрачных тайнах. Шагая по коридору научного центра, Джек вспомнил ледяные нотки в голосе Эша, и ему стало неуютно.

Постучав в дверь и услышав разрешение войти, он переступил порог лаборатории. Увиденное повергло его в шок: Эш казался донельзя измученным — глаза обведены темными кругами, халат грязный. Повсюду валяются коробки из-под пиццы и банки из-под безалкогольных напитков; на столе — полоски пергамента, обожженные, исцарапанные, утратившие цвет от воздействия растворителей. Тело ученого сотрясала дрожь, и его былой задор теперь напоминал горячечный бред.