Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте

Забавно, подумал Пауэрскорт, как лихо этот милый молодой человек перескочил с разговора о щах и невестах на обсуждение своего вечернего рандеву.

— Простите, что спрашиваю, Михаил, но прав ли я, полагая, что это будет встреча с молодой леди?

— Абсолютно правы, лорд Пауэрскорт, — слегка порозовел Шапоров. — Именно так, и у меня есть по этому поводу еще одно предложение — оно только что пришло мне в голову, хотя, может, вам моя идея и покажется вздором. Мою знакомую зовут Наташа, она из очень знатной, богатой и влиятельной семьи, а сейчас состоит придворной дамой при императрице и ее дочерях в Царском Селе. Как вы думаете, имеет ли смысл посвятить ее в суть вашей миссии и в поиски Мартина? Я не видел ее с тех пор, как уехал в Лондон. Переписывались мы нерегулярно, писала она как-то сухо, словно знала, что письма кто-то читает. Но всем известно, что самые осведомленные люди в Петербурге — это те, кто прислуживает за царским столом, кучера и прочие. Наташа может услышать что-то, что окажется нам полезным.

Пауэрскорт прикончил свои щи, не оставив в миске ни капли.

— А как вы думаете, Михаил, пойдет ли ей на пользу, если обнаружится, что она сотрудничает с английским посольством?

— Вряд ли. Конечно, ее не найдут мертвой на Невском проспекте, но службу свою она наверняка потеряет.

— Думаю, решать вам, Михаил, — очень вдруг серьезно сказал Пауэрскорт. — На мой взгляд, вмешивать вашу знакомую в наши дела было бы опрометчиво, как бы разумна и хладнокровна она ни была. Есть женщины, которым ничего нет слаще, чем привкус риска. Полагаю, будет хорошо, если она ограничиться тем, что станет только прислушиваться. Не следует задавать какие-либо вопросы и совать свой носик в то, что ее не касается. Правда, некоторые женщины не в состоянии придерживаться столь ограниченного круга действий.

— Я подумаю об этом до нашей встречи, — и Михаил взмахом руки подозвал официанта. — Я плачу, лорд Пауэрскорт, не спорьте! Когда мы, русские, приглашаем в ресторан иностранных гостей и знакомим их с нашей национальной кухней, мы и платим!

Чтобы попасть туда, куда они направлялись теперь, требовалось перейти Неву. По дороге Шапоров рассказал Пауэрскорту кое-что из того, что знал о российской бюрократии, которую для пущей наглядности представил в цифрах. Восемьсот шестьдесят девять — это число параграфов в первом томе Свода законов, определяющих права и обязанности подданных по степени участия их в составе установлений и государственных служб. Табель о рангах делит все виды службы на воинскую, гражданскую и придворную. В Табели четырнадцать классов, каждый со своей формой и титулованием. К государственным чиновникам двух высших классов следует обращаться «ваше высокопревосходительство». К чиновникам классов третьего и четвертого — «ваше превосходительство». Неудачникам классов с девятого по четырнадцатый приходится довольствоваться всего лишь «вашим благородием». По ходу карьеры белые форменные брюки меняют на черные, красные ленты через плечо — на голубые, даже полоска, добавленная там или здесь, означает поворотный пункт в продвижении по службе. Повышение в чине происходит каждые три года в классах с четырнадцатого по восьмой, и каждые четыре года в классах с восьмого по пятый. Повышение, — и Михаил подчеркивал голосом значимость этого единства самодержавия и бюрократии, единства, существенно понижавшего эффективность работы обеих систем, — повышение в звании в последних четырех классах относится к прямой компетенции царя и несет с собой титул, передаваемый по наследству. Изо всех сил стараясь не вызывать неудовольствия сверху и принимать как можно меньше ответственных решений, чтобы избежать критики снизу, к шестидесяти годам можно дорасти до чинов изрядных. Такая неповоротливая бюрократия, — рассуждал Михаил, — буквально душит Россию, крепко держа ее в томительном медвежьем объятии.

Теперь они подошли достаточно близко, чтобы воочию увидеть нескольких представителей этой самой бюрократии, которые чинно спускались по лестнице, ведущей к парадным министерским дверям.

— Но ведь они еще не домой, Михаил, не так ли? Ведь всего три часа дня!

— Чиновнику главное не переработать, лорд Пауэрскорт. Жизнь в министерских коридорах тяжелая, некоторым из этих важных лиц сегодня уже пришлось соприсутствовать на двух заседаниях. Только представьте, как это утомительно!

Пауэрскорту приходилось бывать в нескольких министерствах в Лондоне, где вся роскошь обстановки предназначалась кабинетам министра и его первых заместителей. Остальные помещения были обставлены с должным уважением к содержимому общественного кошелька и с учетом опасности, исходящей от газет, постоянно устраивающих крестовые походы против членов правительств, норовящих растратить деньги налогоплательщиков на собственные удобства. Однако ничто не могло подготовить Пауэрскорта к обшарпанности помещений российского Министерства внутренних дел. Полы покрыты вытертыми ковровыми дорожками, когда-то, видно, малиновыми. Стены выкрашены темной краской, которая, скорей всего, изначально предназначалась для крейсера. Безнадежно длинный коридор, казалось, на милю вперед тянулся за спиной вахтера, щуплого однорукого старичка, стоящего за облезлой конторкой.

— К господину Бажанову, комната четыреста шестьдесят семь, лифт вон там, но сначала соблаговолите вписать свои имена вот в эту книгу.

Во всех общественных зданиях Петербурга, скоро уяснил себе Пауэрскорт, при входе записывали ваше имя и адрес так, словно намеревались завести с вами регулярную переписку. Он мельком подумал, не завести ли ему подобную систему на Маркем-сквер.

В тускло освещенном лифте насупленный усатый лифтер нажал кнопку четвертого этажа, и они поехали.

— Как вы думаете, там, наверху, располагаются те, кто повыше рангом? Может, есть и соответствующие правила, к примеру, только чиновники классов выше восьмого допускаются на третий этаж?

— Кто их знает, — пожал плечами Шапоров с жизнерадостностью, не очень вязавшейся с окружающей их обстановкой. — Знаете, лорд Пауэрскорт, я живу в этом городе всю мою жизнь, а впервые попал в правительственное учреждение! Это какой-то новый, неизведанный мир!

Оказалось, что комната 467 находится в самом дальнем конце коридора четвертого этажа, где нумерация удивительным образом начиналась с комнаты 379, расположенной напротив лифта. Чиновники с папками под мышкой деловито и целеустремленно проносились мимо, шелестя подошвами по стертой ковровой дорожке. Две или три двери оказались открыты, и Пауэрскорт с Шапоровым могли бегло взглянуть на помещения, тесно заставленные письменными столами, подобно школьным классам для взрослых, и увидеть сидящих за ними людей, которые уныло-сосредоточенно читали бумаги или писали что-то в толстых конторских книгах. В окна справа по ходу виднелся небольшой внутренний двор, по которому неустанно и торопливо сновали люди, кружили, как белки, в министерском колесе. Пауэрскорт с Шапоровым миновали конференц-зал с длинным столом и расставленными вокруг него крытыми плюшем стульями, пустующий в ожидании следующего заседания. Наконец, вот она, комната 467. На медной дверной табличке значилось имя — Петр Ильич Бажанов, третий помощник заместителя столоначальника административно-хозяйственного департамента. Любопытно, подумал Пауэрскорт, каких трудов стоило этому человеку подняться до столь незначительных высот? Он заметил, что табличка потускнела, нечищенна, словно Бажанов сидит в этом кабинете много-много лет. Наверно, обошли повышением. Или, может, скачок с третьего помощника до второго ему не по силам. А может, этот Бажанов стар, согбен и ждет не дождется, когда уйдет на пенсию?