Стивен Галлахер - Царствие костей

Мужчина нервно, сжав кулаки и согнувшись как обезьяна, стремительно ходил взад-вперед по небольшому кусочку пустого тротуара. Взор его был устремлен на дверь, из которой он, видимо, с минуты на минуту ждал появления своей хозяйки. Себастьян узнал его сразу. Такую внешность невозможно было забыть. В последний раз Бекер видел его несколько лет назад, тогда он открыл огонь из револьвера со сцены в Египетском зале. К счастью, стрелком он оказался никудышным. Он совершенно не изменился — тоже костистое лицо, лысый череп. Себастьян вспомнил, что Уитлок называл его Молчуном.

Тот вдруг остановился, почувствовав на себе взгляд, завертел головой и увидел Себастьяна. Бекер резко отвернулся, скорее по привычке не вызвать подозрение, чем по необходимости. В душе он понимал бессмысленность своего действия и не сомневался, что Молчун узнает его, если рассмотрит хорошенько.

Через несколько секунд Себастьян снова повернулся туда, где стоял Молчун. Тот наблюдал за ним.

«Черт подери! — выругался Себастьян. — Узнал».

Он оказался прав. Молчун ринулся с тротуара в сторону.

Дальше скрывать свои намерения не имело смысла, и Себастьян, не таясь, бросился вслед за ним.

Молчун продрался сквозь толпу и метнулся на противоположную сторону улицы. Себастьян рванул наперерез, но маневр не сработал. Молчун оказался быстрее, чем Бекер предполагал, и был уже далеко. Он торопливо подошел ко входу в оперу и исчез за дверями.

Себастьян последовал за ним и, когда вошел в фойе, увидел лежащего на полу швейцара, а рядом с ним небольшую группу хорошо одетых людей, перепуганных и бледных, словно увидевших привидение. Они о чем-то перешептывались между собой. Фигуры Молчуна Себастьян нигде не заметил. Разве что вверху чуть покачнулись двойные двери. Или это только показалось.

Себастьян схватил за руку первого попавшегося служителя и попросил вызвать директора оперы. Когда тот появился, Себастьян предъявил удостоверение сыскного агентства Пинкертона и объявил, что преследует преступника, только что проникшего в это здание. Бекер попытался пройти наверх, но один из охранников преградил ему путь. Себастьяну пришлось повысить голос и снова обратиться к директору.

— Преступник замышляет либо кражу, либо очередное убийство. Вы хотите, чтобы это произошло в опере? Наверное, вам все равно, ограбят здесь кого-нибудь или нет, или вам безразличны жизни пришедших сюда людей? Предупреждаю — преступник опасен. Он проник сюда с целью предупредить об опасности свою сообщницу, которая уже находится здесь.

Директор оторопел.

— Я причиню вам лишь минимум неудобств, — продолжал Себастьян уже мягче. — От вас требуется только разрешить мне войти в здание и предоставить в мое распоряжение двух охранников. Обещаю — мои действия не помешают проведению торжества.

Швейцар, с окровавленным лицом лежащий на полу, явился лучшим доказательством в пользу слов Себастьяна. Директор разрешил ему пройти, но, прежде чем это сделать, Себастьян, дабы не выделяться одеждой, снял свое пальто и попросил дать ему униформу швейцара.

Переодевшись, в сопровождении двух самых мощных охранников Себастьян направился наверх. Часть охранников и служащих оперы рассредоточились в разных частях здания.

Со сцены исчезло красочное панно, закончились речи, снова возобновились танцы. Выйдя на край подковообразной площадки, нависавшей над сценой, Себастьян оглядел сверху донизу громадный зал с галереями и понял, что ему предстоит нелегкая задача. Обыск всего здания займет несколько часов.

В зале стояла духота. Танцующие пылали и от жары, и от страсти. Казалось, их обволок красный туман, поднимавшийся снизу и устремлявшийся под самый потолок, окутывая люстры. Себастьян с трудом обошел танцевальный зал, беззастенчиво толкая партнеров, игнорируя их возмущенное шипение. За ним, в ожидании приказаний, следовали два служащих оперы.

Осмотрев зал, Себастьян поднял голову и осмотрел галереи. Поскольку временный пол танцевального зала возвышался над креслами, авансцена оказывалась в нескольких шагах от первой галереи, гардеробной. Вдруг Себастьян заметил, как один из служащих помахал ему рукой. Жест заметили многие служители и охранники и немедленно устремились к махавшему. Служащий ткнул пальцем вложу, единственную из всех, которая была отгорожена от зала портьерой.

Себастьян обратился к нему:

— Ложи всегда закрываются?

— Как правило, нет, — ответил тот.

Себастьян порадовался, что взял с собой двух охранников. Без них он бы здесь в считанные минуты запутался в переходах. Охранники подвели его к лестнице, поднялись по ней и направились вдоль коридора, полукругом огибавшего ложи. Через минуту к ним присоединились несколько служителей театра, один из них передал Себастьяну, что с минуты на минуту к ним подойдет и сам директор.

Задние стенки лож были хлипкими, а пронумерованные двери — и того слабее. Они подошли к ложе с занавешенной портьерой, Себастьян с ходу открыл ее легким толчком ноги.

Дверь, оказавшаяся незакрытой, распахнулась и ударилась в противоположную стену. Удар прогремел как выстрел. В ложу из коридора проникал слабый свет, падал на стоящие в беспорядке кресла, на груду поношенной одежды. Из-под нее торчала обнаженная рука.

Бекер опустился на колени и откинул фрак, в который аккуратно, как в одеяло, было завернуто обнаженное тело мужчины.

— Сэйерс! — вырвалось у Себастьяна.

Том лежал на спине, весь белый как полотно, с потемневшим лицом. На левой стороне его груди чернела татуировка — сердце и имя «Льюиза», выведенное красивой вязью.

Только позже Себастьян рассмотрел и другие странные детали в ложе, но в тот момент, когда он увидел Сэйерса, то уже не обращал внимание ни на что другое.

Взгляд Бекера приковал шнур, дважды обмотанный вокруг шеи Тома и туго стянутый.

Отель «Дье» располагался на пересечении Тулан-авеню и Джонсон-стрит. Как часто объясняли туристам, это был не совсем отель, а частный госпиталь, принадлежащий ордену сестер милосердия. Основатели госпиталя начинали когда-то с пяти пациентов, но по мере расширения лечебницы он превратился в самое серьезное учреждение подобного рода уже до Гражданской войны, и во все ее годы продолжал действовать. Несколько лет после нее там лечили преимущественно матросов, но затем сестры решили увеличить здание за счет надстройки нескольких этажей. Пришлось усиливать фундамент, для чего строение подняли на мощных домкратах, причем не выселяя из него больных. Теперь в госпиталь принимали не только приезжих, но и местных жителей. Тем, кто имел деньги, устанавливали плату в пять долларов в сутки, включая еду, лекарства и уход; тех, у кого денег не было, лечили и кормили тоже, но попроще.