Кэролайн Роу - Средство против шарлатана

— Мы могли бы убежать! — дико вскрикнула Франческа. — Туда, где этот злодей нас не найдет. Я хочу, чтобы мой ребенок появился на свет и чтобы у него был отец. Неужели у нас нет денег, чтобы сегодня же вечером покинуть город?

Все заговорили наперебой, но их прервал спокойный голос Хоаны.

— Разумное предложение, но, возможно, нам удастся придумать что-нибудь получше. — Воцарилась тишина. — Если предложений больше нет, я предлагаю обратиться за помощью.

— К кому? — спросил отчаявшийся муж. — Сам епископ не сумел защитить Лоренса.

— А вы просили его? Вы сказали ему прямо, что нашему сыну, студенту его семинарии, угрожают смертью? Или вы полагали, что он будет в безопасности за стенами собора, а епископ сам догадается, что за опасность ему грозит, когда уже слишком поздно?

— Ты меня прекрасно знаешь, дорогая. Это все моя вина.

— Ты сделал то, что счел нужным, но не надо винить епископа. Он могущественный человек. Я попрошу у него не молитвы, а стражников.

— Еще я поведал обо всем врачу, хотя не сказал ему, где Лоренс. Я думал, что в семинарии он в безопасности.

— Тогда снова пошли за врачом. И если он не сумеет помочь, мы пойдем к епископу, пусть даже и в праздник. Мы не станем сидеть взаперти, рыдая и ожидая, пока кто-нибудь нас не погубит.

Под руководством отца Ревекка еще раз бережно обработала раны и порезы на теле девочки, которая после питательного, целебного бульона и успокаивающих компрессов из арники и коры ивы сумела сама одеться и рассказать обо всем, что с ней случилось.

— Похоже, пока я разговаривала с вами, господин, Мариета решила меня продать. Она мне так и сказала.

— Я и понятия не имел, что она готовит к твоему возвращению. Мне очень жаль, — сказал Исаак. — Но скоро твои синяки исчезнут, а порезы неглубокие. Все пройдет, дитя. А если бы ты не вернулась, она стала бы разыскивать тебя как сбежавшего раба, и тогда твое положение было бы безнадежным. Это было больно, но только так я мог тебя спасти.

— Свобода стоила боли, господин Исаак.

— А теперь, дитя, расскажи мне о Гиллеме и его слуге.

— Я могу сказать одно, отец Исаак, — заметил Николай, стоявший в углу тесной спальни. — Они покинули дом Мариеты. Так мне кажется.

— Почему?

— Когда мы пришли, я слышал, как мужчины отдавали какие-то приказания, хлопали двери, и в доме царил беспорядок и смятение. Голоса были грубыми. Затем наступила такая тишина, что я мог поклясться, что в целом доме никого нет.

— А ты что думаешь, девочка? — спросил Исаак. — Ты знаешь дом.

— Самый грубый голос у Лупа. И в доме действительно было очень шумно. Возможно, они ушли, но все слуги и девушки в страхе закрылись в своих комнатах. Когда Луп сердится, он бьет всех, кто попадется ему под руку, кроме Мариеты. И своего господина.

— И его господин это позволяет?

— Да. Кажется, он боится Лупа не меньше нас. Только Мариета его не боится.

— Сколько людей в доме кроме Мариеты и обоих мужчин?

— Шесть девушек и две служанки. Потом я и Хасан, или Али, как они его называли. Двое девушек тоже были рабынями. Мы должны были помогать слугам, когда у нас не было других дел.

— А теперь расскажи мне о трех погибших юношах, — попросил Исаак, и белоснежная кожа Зейнаб стала серой от страха.

Пока Ревекка перевязывала раны Зейнаб, а большинство добропорядочных жителей города и окраин все еще сидели за столами, наслаждаясь праздничным обедом, в дверь дома Мариеты постучал Санчо. Мариета откинула назад непослушные волосы и с горделивым видом подошла к парадной двери. Из каморки выползла служанка, чтобы отпереть, но Мариета прогнала ее, словно докучливую курицу, и девушка исчезла. Мариета открыла дверь ровно настолько, чтобы показать, что не боится Санчо, но в то же время не намерена приглашать его в дом.

— Ты опоздал, мне предложили лучшую цену.

— Плохо, Мариета, — ответил торговец с широкой ухмылкой, обнажившей сломанные зубы. — На этот раз ты оказалась слишком прыткой. Господин расстроится.

— Какой еще господин?

— Тот, кто просил меня забрать девчонку, отвезти далеко и избавиться от нее. Я давно его знаю. Время от времени имел с ним дело. У него жуткий нрав, и он хотел, чтобы я привел ему девчонку.

— Это Гиллем или Луп?

— Кто знает? Как бы ты его ни называла, это не его настоящее имя. — Санчо ухмыльнулся и собрался уходить. — Надеюсь, он не твой близкий друг, Мариета. Прощай.

Вечерние тени уже накрыли площадь перед собором, когда Исаак с Юсуфом и Зейнаб поднялись на холм к дворцу епископа. В старом платье Ревекки девочка-мусульманка ничем не отличалась от других жительниц города. Но под накидкой на бледном лице ярко выделялся лиловый след от удара. Ей не хотелось идти к епископу, но она все равно упорно поднималась по холму.

Беренгер сидел в маленькой приемной дворца за столом вместе с семьей Понса Мане. Перед ним лежало письмо — объект всеобщего пристального внимания. Когда епископ откинулся на спинку стула и собирался заговорить, дверь открыл Франциск Монтерран.

— В приемной требуется присутствие Вашего Преосвященства, — шепнул он.

Епископ вышел, а семья Мане вновь принялась обсуждать случившееся.

— Исаак, друг мой, вы прислали мне крайне несчастного человека, — сказал епископ. — Со всей его семьей. Было бы легче что-нибудь придумать с одним только Понсом Мане.

— Прошу прощения, Ваше Преосвященство. Но у Понса Мане привычка говорить лишь то, что он считает важным. Его жена намного откровеннее, и ее побуждает к этому горе, а также присутствие сына и снохи. Я подумал, что так все быстрее разрешится.

— А кого это вы привели с собой? Это ведь не добрая Рахиль под вуалью? Если да, то она стала меньше ростом.

Исаак рассмеялся.

— Нет, господин епископ. Это испуганная и избитая мавританская девочка, освобожденная из рабства, которая, кажется, много знает о том, что происходит в доме Мариеты, а также о Гиллеме де Монпелье и, возможно, о смерти этих несчастных юношей. Мы должны хорошо ее охранять.

— Откуда тебе все это известно? — спросил Беренгер, обращаясь к девочке.

— Мариета купила меня в прошлом году. Она заставляла меня помогать ей в ее делах. Еще она сказала, что я совершила очень злое дело и что если я кому-нибудь расскажу об этом, меня повесят. — Даже под свободным платьем и тяжелой накидкой Беренгер увидел, как она дрожит.

— Можно взглянуть на нее? Если ей предстоит рассказать такие вещи, я хочу видеть ее лицо.

— Я должна это сделать? — прошептала девочка.

— Да, дитя, — ответил епископ. — Иначе как я помогу тебе? Открой лицо, скажи, как тебя зовут, а затем поведай обо всем, что тебе известно.

— Делай, как говорит Его Преосвященство, — попросил Исаак. — А потом расскажи ему обо всех церемониях и о том, как они обманывали юношей.