Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

На стук отворилась одна створка узких парадных дверей и в проём высунулась всклокоченная физиономия человека.

- Мы к полковнику, – сказал ему Собакин и дал свою визитку.

Физиономия исчезла, захлопнув дверь. Минут через пять уже обе створки дверей распахнулись и тот же человек попросил гостей пройти в дом. В приёмной зале удивительным образом соседствовала дорогая, отлично сработанная фабричная мебель с неимоверной рухлядью. На окнах стояли горшки, обёрнутые гофрированной зелёной бумагой, с засохшей геранью. На облезлом табурете возвышалась кадка с пальмой. По всем стенам висели картины. Из них – много хороших, старинных портретов. Собакин сразу обратил внимание на раскрытый ломберный стол с брошенными на нём картами и скомканными листами бумаги - карточными расчётами. Ипатов не отрывал взгляда от клетки с большим белым попугаем. Вид у птицы был нагловатый и задиристый. Он ерошил свой большой хохол, переступал с лапы на лапу и удивительно точным звучанием подражал треску колоды карт, когда её распечатывают. Вдруг птица истошно заорала старческим фальцетом:

- Государыне-матушке пожалуюсь, пр-р-рохвосты! Гни углы с головой! Что смотришь, – повернулся попугай к Ипатову, – твоя - убита!

- Этот дурак принадлежал сиятельному графу Сергею Петровичу Румянцеву – страстному картёжнику. Когда граф умер, его управляющий продал птицу моему отцу.

Сыщики обернулись. В дверях стоял богатырь в отставке, хоть и оброс изрядным жирком поверх могучего торса. Отличная военная выправка, громогласный голос и правильные черты лица, отмеченные резкими морщинами, – вот портрет полковника. Бравый вид портила изрядная помятость физиономии, как следствие тесной дружбы с зелёным змием. Было видно, что и сейчас Ушинский на взводе, но держится молодцом.

- Чем обязан?

Собакин объяснился.

- Я кольца не брал, если вам это интересно.

- Поскольку я занимаюсь расследованием пропажи алмаза, то мне бы хотелось от близкого друга покойного услышать мнение о случившемся.

Полковник пожал плечами, вздохнул и предложил гостям располагаться.

- Ну что ж, мой долг перед умершим товарищем помочь вам, но видит Бог, я ничего не знаю.

- Когда вы видели господина Поливанова в последний раз? – начал задавать вопросы Собакин.

- В тот самый несчастный день. Я к нему приезжал днём, с Лавренёвым.

- Кто это?

- Иван Николаевич Лавренёв наш общий хороший товарищ. Ещё молодой человек, так сказать, не определившийся на поприще, хотя и не без литературных способностей. Его матушка, всем известная московская дама – Софья Александровна, урождённая княжна Телешова.

- Я так понимаю, что товарищество ваше скреплено одним увлечением – картами?

Полковник тяжело посмотрел на гостя.

- Не обижайтесь, уважаемый Василий Андреевич, - тут же поправился Собакин. - Я ни в коем случае не хочу засовывать нос в чужие дела. Вы сами сказали, что помочь нам – ваш долг. Мои вопросы не любопытства ради, поверьте, а только для разъяснения картины происшествия и только. Честью клянусь, что никакие сведения частного характера не будут разглашены ни мной, ни моим помощником, без крайней необходимости и только в случае, если какой-либо факт станет свидетельством преступления.

Ушинский удовлетворённо кивнул:

- Я о вас слышал с лучшей стороны и верю вашему слову.

- Пас денег не даст! – вдруг заорал попугай, а потом философски добавил: – Туз – он и в Сибири туз.

Покосившись на птицу, полковник продолжал:

- Поливанова я знал с молодости, а сдружились мы после того, как я уже вышел в отставку - шесть лет назад. Сошлись на игре в Английском клубе. Лавренёв прибился к нам позже. Он, как и мы с Алексеем, любит играть в коммерческие, по-крупной.

- Поливанов был заядлый игрок?

- Около двух лет, как он перестал играть совсем.

- Это почему?

- Вскоре после того, как дядя подарил ему, то самое, злополучное кольцо – «Чёрное сердце».

- «Чёрное сердце»? – сделал удивлённые глаза Собакин.

- Ладно вам прикидываться. Вся Москва знает, а вы – нет? Алмаз называется «Чёрное сердце». Оно каким-то мистическим образом помогает своему владельцу выиграть любую игру. Поливанов проверял это многократно.

- Здо;рово. Этак можно весь мир выиграть, – усмехнулся Вильям Яковлевич.

- Оказалось, что нельзя. Очень скоро с ним все перестали играть – это раз. А потом, когда деньги не переводятся, становится неинтересно. Карты – это, прежде всего азарт. А какой уж тут азарт, когда точно знаешь, что все деньги на кону - твои.

- Как господин Поливанов воспринял такой переворот в своей судьбе?

- Поначалу он, как на крыльях летал. Больше полумиллиона набрал. И это только по Москве. А сколько он в Петербурге да Париже выиграл – мне неведомо. Потом Алексей стал экспериментировать: то обдёрнется, то сядет играть с известным шулером. Так было однажды в Твери, где мы остановились проездом. Результат – один и тот же. Тут он и приуныл. В жизни не стало перца. И деньги не в радость.

- А он не пробовал отдать кольцо кому-нибудь другому, на удачу? Хотя бы на короткий срок?– встрял Ипатов. – А господин Поливанов отдохнул бы от своей фортуны, которая ему стала в тягость.

- Вот тут-то и трагедия, – помрачнел Ушинский.

- Дурак на мизере пять взяток отхватил! – гаркнул попугай.

- Замолкни, – цыкнул на него хозяин.

Птица тут же повернулась к нему хвостом и задребезжала старческим голосом:

-Зацеловал ворон курочку до последнего пёрышка!

- Не всё так просто, – продолжал полковник. – За кольцом, как оказалось, тянется нехорошая слава. Каждый владелец, будь он им даже на час, очень быстро лишается самых близких ему людей. Поливанов меня предупреждал, но уж очень мне хотелось схватить эту самую фортуну за тупей. Думал - сыграю хоть раз. С одного-то разу, авось, ничего не сделается.

- И что?

Ушинский закурил.

- Алексей отдал мне кольцо в Английском клубе в обед. Я вернулся домой, чтобы проводить жену и дочь в театр, а сам поехал в один известный дом, где играют очень крупно. Перед входом надел «Чёрное сердце» и повернул его камнем внутрь ладони, чтобы никто не увидел. В тот вечер я сорвал банк. А пока я, трясущимися руками, загребал проклятые двадцать шесть тысяч моя жена и дочь, возвращаясь из театра, вместе с санями опрокинулись с Троицкого моста в Москва-реку в том месте, где была полынья. Всё происходило зимой, в сильный мороз. Они были в мехах, карета была закрытая. Их сразу же утянуло на дно. Возница остался жив и рассказывал потом, что лошади чего-то вдруг испугались, шарахнулись в сторону, заскользили на льду и сорвались с моста.

- Какой ужас! – выдохнул Ипатов.

- Мы ничего об этом не знали. Приносим свои соболезнования и извинения за бестактность, – с чувством сказал Собакин.