Лора Роулэнд - Путь предателя

— И тогда вы все свалили на меня, чтобы спасти свои преступные шкуры, — с горечью закончил он.

— Вы уничтожили моего сына, а теперь осмеливаетесь пятнать мою честь? — Глаза Охиры, глубоко сидящие в воспаленных глазницах, пылали от ярости. — Я посвятил свою жизнь тому, чтобы охранять закон. Я никогда не нарушал его и скажу вам почему.

В то лето, когда мне исполнилось десять, у меня было три приятеля. Однажды мы разработали план, в соответствии с которым собирались нырять за жемчугом, а потом менять его у китайских торговцев на хлопушки. Хоть это и было незаконным делом, мы не слишком рисковали. Вокруг китайского поселения меры безопасности были из рук вон плохи, и сделки обычно осуществлялись прямо через стену.

Случилось так, что умерла моя бабушка. Мне не удалось уйти из дома, и приятели отправились без меня. — При этих воспоминаниях лицо Охиры потемнело. — Один из них утонул, когда нырял за жемчугом. Двое других, они были братьями, продали жемчуг китайцам. На следующую ночь они сгорели во время пожара в их доме. Один я, не принявший участия в операции, уцелел. Я воспринял это как знак богов и понял: мое предназначение в том, чтобы уважать закон и удерживать других от неверных поступков. И, уверяю вас, я выполняю свое предназначение. Кто скажет, что это не так, тот заплатит кровью!

Он схватился за меч. Сано перехватил руку старшего чиновника, прежде чем тот выхватил клинок из ножен. Прозвучавшая в голосе Охиры убежденность опять заставила Сано подумать о его невиновности. Охира был строг с подчиненными, гражданскими подопечными и голландцами. Сано прекрасно знал, что хитрые подчиненные частенько занимаются незаконными делами за спиной у ничего не подозревающего начальства. И все же ему не верилось, что Охира, который кажется способным и умным, не знает того, что творится на Дэсиме.

Сано крепче сжал руку Охиры. В этом человеке, с его костлявыми горячими пальцами, чувствовалась решимость, с лихвой возмещающая физическую немощность. Их сцепленные руки почти касались рукояти меча.

— Где вы были во время исчезновения Яна Спаена? — проговорил Сано.

Охира изо всех сил старался дотянуться до меча.

— Отпустите меня и деритесь как самурай!

Сано ухватил Охиру за другую руку, потянувшуюся к короткому мечу.

— Пеон что-то увидела и потому стала для вас опасной? — Он припер чиновника к стене, радуясь возможности дать выход своей ярости. Его бесило вероломство соотечественников. Они были ничуть не лучше презираемых ими варваров, вместе с которыми плели интриги. — Это вы убили ее?

— Пеон покончила жизнь самоубийством. — Охира тяжело дышал, из его рта тошнотворно пахло чем-то кислым. — Я и близко не подходил к этому отвратительному кварталу удовольствий.

— Это вы отдали приказ дэсимским стражникам напасть на меня? Где вы были прошлой ночью?

— Предатель! Трус! Вы боитесь сражаться без помощи ваших иностранных союзников?

Эти самые страшные для самурая оскорбления больно ударили по самолюбию, и Сано почувствовал, как его, подобно смерчу, охватила жажда боя. Он уже собирался выхватить меч и биться, но тут заметил, что в глазах Охиры мелькнуло болезненное торжество: старший чиновник был бы рад умереть на дуэли, покончив разом со всеми бедами. Однако убийство одного из обвинителей приведет Сано в тюрьму, лишив его шанса оправдать себя и Хирату, послужить истине и правосудию.

Вырвав мечи из-за пояса Охиры, Сано забросил их в другой конец комнаты и повалил чиновника на пол.

— Отвечайте! — крикнул он, гася в себе ярость. До истечения названного голландским капитаном срока оставался один день; и два дня свободы. Сможет ли он так долго сдерживаться, чтобы не позволить эмоциям перехлестнуть через край?

Охира упал с грохотом. Видно, падение причинило ему немалую боль, но, поднявшись на ноги, он сохранял все то же ледяное спокойствие. Охира не показал страдания, не признал поражения.

— В упомянутое вами время я был в своей канцелярии на Дэсиме в окружении моих подчиненных. И, будьте уверены, не отдавал приказов о нападении на вас.

Именно в этот момент занавеси раздвинулись. В комнату вошел командир второй караульной смены Дэсимы.

— Досточтимый шеф, — сказал Нирин, — нам нужно поговорить. Казалось, он не заметил, что Охира не один; комната была слабо освещена, а начальник стоял между Сано и дверью. — Случившееся прошлой ночью изменило все, и мне нужны новые приказы относительно…

— Вы не видите, что я занят? — злобно бросил Охира. — Убирайтесь!

Нирин посмотрел на Сано и пожал плечами:

— Простите, что прервал вас, но это не терпит отлагательства. Мы вынуждены усилить охрану Дэсимы в ночное время, чтобы не допустить дальнейшего воровства. Мне нужно ваше разрешение увеличить посты у складов. — Он дотронулся до рукояти меча. — Сёсакан-сама не тревожит вас?

— Я как раз собирался уходить, — отозвался Сано. Выходя, Сано ощутил прилив энергии: его предположения оправдывались. Командир второй смены быстро сориентировался, но Сано был уверен, что тот хотел спросить старшего чиновника Охиру о том, как действовать дальше, когда их контрабандные операции раскрыты.

Потом им вновь овладело отчаяние, затмив радость. Сано сел на коня и уехал.

Даже если Охира повинен в измене, в чем теперь Сано не сомневался — а возможно, и в убийстве, — он никогда не признается в этом, поскольку этим не спасет Киёси. По закону за столь серьезные преступления наказывают всю семью преступника. Признайся Охира, и на смерть будут обречены он сам, Киёси, его жена и пятеро других детей. Без неоспоримых доказательств Сано никогда не заставит Охиру заговорить.

Значит, он должен добиться признаний от других подозреваемых — японцев или голландцев.

Из дома на Дэсиме, где тело Яна Спаена лежало с того самого дня, как его извлекли из моря, стражники вынесли простой деревянный, обернутый черной материей гроб и поставили на улице. По другую сторону моста толпились зеваки, ожидая увидеть похоронную процессию варваров, и чиновники, обязанные участвовать во всех мероприятиях, связанных с дипломатическим протоколом. Ливень сменился моросящим дождем. Возбужденная атмосфера праздника нарушала торжественность момента.

Заместитель директора голландской Ост-Индской компании Мартен де Граф наблюдал за происходящим с крыши своей резиденции, куда выходил каждый раз, когда заключение в доме становилось невыносимым. Многие годы он жаждал смерти Яна Спаена, однако убийство партнера не принесло ему свободы, на которую де Граф так надеялся, но лишь прибавило проблем. Ему следовало знать, что от поселившегося в душе зла не убежишь, хотя он и стремился к этому с девятнадцати лет, с тех пор как стал работать на компанию.