Кэролайн Роу - Припарка для целителя

— Значит, вы не отравляли сеньора Нарсиса Бельфонта?

— Нет, не отравлял.

— И сеньору Магдалену?

— Не отравлял.

— И не пытались отравить сеньора Мордехая?

— Нет-нет, ваше преосвященство. Все эти люди были добры ко мне, обходились со мной хорошо, как с другом. Как я мог причинить кому-то из них вред? И клянусь, микстура, которую я давал им, была той, приготовлению которой меня научил Хуан Кристиа для облегчения сильной боли и спазмов. Сказал, что это одно из самых действенных лекарств, какие он знает, и оно принесет мне состояние. Всякий раз, готовя эту микстуру, я сперва пробовал ее сам, убеждался, что она не слишком крепкая. Совершить ошибки я не мог, иначе бы умер первым.

— Мальчик опознал вас по голосу, — сказал епископ.

— Какой мальчик, ваше преосвященство?

— Тот, с которым встретились у моста.

— Ваше преосвященство, ребят очень много, и они собираются у мостов. Действительно, кое-кто из них знает меня, но я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Мы обсудим это попозже. Пока что все. Ваши показания будут представлены на суде, у вас будет возможность сказать что угодно в свое оправдание или для смягчения приговора, — сказал Беренгер, кивнул, и Луку повели в его камеру в епископской тюрьме.

Едва епископ сел за стопу документов, которые требовалось просмотреть и подписать, как его прервал легкий стук в дверь.

— Бернат, я думал, ты распорядился, чтобы до обеда меня не беспокоили, — сказал он угрожающим тоном.

— Я распорядился, ваше преосвященство, — сказал секретарь. — Минутку, ваше преосвященство. Я разберусь. — Бернат открыл дверь и сказал категоричным, не терпящим возражений тоном: — Его преосвященство беспокоить нельзя.

— Я знаю, что он здесь, и должна его видеть. — Дверь широко раскрылась, и Рехина прошла мимо удивленного францисканца. — Ваше преосвященство, мне нужно минутку поговорить с вами.

— Сеньора Рехина! — удивленно и обеспокоенно сказал Беренгер. — Мальчику хуже?

— Нет, с мальчиком все в порядке. Он очень доволен что разговаривал с таким значительным человеком, как вы, ваше преосвященство. Но скажите, говорил ли Лука что-нибудь, что может помочь… — Она умолкла, чуть не заплакав. Сглотнула. — Это очень важно для моего отца. Он привязался к Луке почти как к сыну, и ему сейчас тяжело.

— Боюсь, сеньора Рехина, что нет. Хотя. Лука по-прежнему утверждает, что не имеет к этим смертям никакого отношения, как ни странно, он как будто бы сдался и смирился со своей судьбой.

— Вы позволите мне увидеться с ним? Я уверена, Лука мог бы сказать вам многое, если б считал, что это поможет. Он не привык говорить о себе.

Тюрьма его преосвященства представляла собой часть нижнего этажа дворца возле кухонь и других служб, отличаясь от них главным образом тем, что между ней и остальной частью здания была толстая дверь с замком. Обычно там не бывало много людей; в течение многих лет ее заключенные представляли собой разношерстное собрание совершивших грех священников, мирян, покусившихся на церковную собственность, и нескольких людей, преступления которых пересекали границу между судами еврейской и христианской общин, потому что евреи сами судили и наказывали своих преступников, как и христиане.

Но кем бы ни были эти заключенные, суда они обычно дожидались один-два дня. Поэтому Лука был в некотором роде исключением. Рехина ожидала, что он будет в оковах, и с удивлением увидела, что он сидит за столом вместе с тюремщиком, между ними стояла прикрытая салфеткой корзинка, и то, и другое было доставлено с ее кухни.

— Сеньора Рехина, — произнес Лука, подскочив и покраснев. — Я не ожидал вас здесь увидеть.

— Его преосвященство разрешил мне прийти, повидаться с вами, — нервозно сказала она, бросив взгляд на дружелюбного вида тюремщика.

— Право, обедать нам еще слишком рано, — сказал тюремщик, тоже встав. — Добрый день, сеньора Рехина. Пойду поищу еще чего-нибудь в добавление к тому, что щедро прислал ваш отец. Вам здесь будет удобнее, — добавил он, — если хотите побыть какое-то время.

Рехина не дышала, пока не услышала лязг запираемого замка.

— Я пришла повидаться с вами, — сказала она.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Лука. — Не знаю, почему вы сочли, что это нужно. Как видите, благодаря вашему отцу я ни в чем не нуждаюсь, и добрый человек, который охраняет тюрьму, любезно составляет мне компанию.

— Почему вы не спасаете себя? — спросила Рехина. — Почему ничего не говорите, ничего не делаете, только дожидаетесь, когда вас повесят?

На глаза ее навернулись слезы и потекли по щекам. Она раздраженно утерла их платком и взглянула на Луку, безмолвно требуя ответа.

— Рехина, пожалуйста, не плачьте, — сказал он. — Я не могу этого выносить.

— Тогда поговорите со мной. Объясните, почему отдаетесь в руки палача.

— Это не так. — Слова его хлынули потоком. — Я не знаю, как объясниться, как защищать себя. Я не совершал этих убийств, хотя все выглядит так, что никто больше не мог их совершить. Сеньора Рехина, клянусь вам, я не мог этого сделать. Но как мне доказать это? По крайней мере, пока я здесь, больше никто не умер. Разве это не хорошо? А когда меня повесят… — Он умолк. — Я знаю, что меня повесят, хотя такие добрые люди, как Ромеу и сеньор Исаак, стараются помочь мне, но, когда я буду повешен, может быть, не умрет больше никто. Во всяком случае, я добьюсь этого.

— Не понимаю, — сказала Рехина. — Не понимаю, что происходит. Не понимаю вас. Вы хотите этой смерти?

— Сеньора Рехина, я сделал в жизни много дурного — лгал, предавал, был жестоким. Здесь я никого не предал, клянусь, и с первого дня в этом городе обнаружил, что утратил желание или умение лгать. Говорил правду или молчал. Но я много думал о том, что случилось со мной, и понял, что несу наказание. Это определенно наказание, раз Господь это допустил. Что еще я могу думать? Теперь вы знаете. Я не хотел говорить вам этого, потому что ваше хорошее мнение для меня кое-что значило, и говорить эти вещи, заслужить ваше презрение… — он сделал дрожащий вздох. — Заслужить ваше презрение для меня раскаленный меч. — Лука встал и отвернулся от нее, приложив ладонь к прохладной каменной стене. — Я надеялся, что смогу сойти в могилу так, что вы пожалеете о моей смерти и возмутитесь, что невиновный был несправедливо обвинен. Эта мысль утешала меня, но она была успокоительной ложью. Хорошо, что вы сегодня пришли. Прощайте, сеньора.

— Лука, вы слишком спешите прощаться, — сказала Рехина. — Я еще не решила уходить, и до возвращения тюремщика уйти не смогу. Дверь заперта.

— Извините, — сказал он. — Я уйду в свою камеру.

— Ее дверь тоже заперта, — сказала Рехина, — поэтому вам придется продолжать наш разговор. У вас нет выбора.