Филипп Ванденберг - Беглая монахиня

Мельхиор, не найдя в планируемом одурачивании ничего плохого и унизительного, горячо заверил в этом Магдалену. Подумав, он даже предположил, что Рудольфо больше заинтересован в ней самой, а не в ее трюке. Может, и вовсе канатоходец использовал его, Мельхиора, услуги в качестве предлога, чтобы подобраться поближе к Магдалене.

Тут Магдалена бурно запротестовала. Рудольфо скорее вел себя по отношению к ней высокомерно и уж точно не двусмысленно. Хотя у нее не было опыта в любовных аферах, но она бы догадалась о его намерении. Ее наголо обритый череп едва ли мог бы разбудить интерес мужчины. Нет, она считает Рудольфо прожженным и довольно бесцеремонным бродячим актером, который ни перед чем не остановится. А от возражения Мельхиора, что Рудольфо — величайший канатоходец Божьей милостью, Магдалена отмахнулась, заметив, что, вероятно, и за этим кроется всего лишь большое надувательство.

На этом оба заснули.

Следующее утро было благосклоннее к ним. Согревающие лучи солнечными зайчиками проникали через тент и будили спящих артистов. Магдалена, в прошлом привыкшая к раннему подъему, натянула на голову свой чепчик и стряхнула с платья росу, образовавшуюся в ночной прохладе.

Отправившись в лес по срочной нужде, Магдалена наткнулась на гадалку Ксеранту, неожиданно вынырнувшую из подлеска. На голове у той, как всегда, красовалась золотая диадема. Уперев руки в бока, женщина грозно встала на пути девушки.

— Ах ты, облезлая кошка! — в ярости набросилась она на Магдалену. — Не по зубам тебе Великий Рудольфо! Так что руки прочь от него!

Обвинение было таким неожиданным, что Магдалена в первый момент не могла вымолвить и слова. Наконец она взяла в толк, чего хотела от нее Ксеранта.

— Не бойся, — самоуверенно парировала она, — я не возьму то, что принадлежит тебе. Только подозреваю, что Великому Рудольфо от тебя ничего не надо, ни мизинчика. — Магдалена была поражена, как это она набралась смелости высказать в лицо гадалке все, что она о ней думает.

Такой отпор взбесил Ксеранту. Она сделала шаг вперед, скрестила руки на огромной, обвисшей груди и остановилась в угрожающей позе.

— У меня за спиной хоть и побольше годков, зато есть еще полосы на голове! — При этом она попыталась сорвать чепчик с головы Магдалены.

Та отбила нападение и, размахнувшись, залепила Ксеранте пощечину. Такой наглости гадалка никак не ожидала. Доли секунды она решала, защищаться ей и дать сдачи или все же отступить. Но, увидев, что Магдалена приближается к ней, растопырив пальцы и плотно сжав губы, она предпочла ретироваться. На безопасном расстоянии гадалка обернулась и крикнула:

— Ты еще об этом пожалеешь!

Вернувшись, Магдалена застала труппу за сборами. Она рассказала Мельхиору о встрече с гадалкой, чем скорее развеселила друга, и он заметил:

— Теперь у тебя, по крайней мере, появился враг в труппе. И боюсь, — задумчиво добавил он, — Ксеранта будет не единственной.

Пока они устраивались в фургончике, к Магдалене подошла королева карликов и, дернув девушку за юбку, произнесла своим писклявым детским голосом:

— Великий Рудольфо приказал мне передать тебе этот наряд. Ты знаешь, о чем речь.

Магдалена наклонилась и приняла белое платье, потом бросила на Мельхиора вопросительный взгляд.

Тот пожал плечами:

— Ты должна отвечать за то, что делаешь. Но еще больше — за то, чего не делаешь.

— Я считаю притязания Рудольфо унизительными, — возразила Магдалена.

— Тогда не ввязывайся! Но если тебе интересно мое мнение…

— Интересно.

— Мне кажется куда более унизительным, когда наши епископы и проповедники отнимают у бедняков последние гроши, чтобы те якобы обрели отпущение грехов и вечное блаженство.

Магдалена задумчиво кивнула.

— Что до меня, — продолжил Мельхиор, — я исполню желание Рудольфо и буду выступать в его спектакле в качестве Самсона из Нового света.

— «Самсон из Нового света»? И что же ты должен делать?

— Поднять железную наковальню и предложить зрителям сделать то же самое. Кто сможет, получит десять гульденов.

— И ты хочешь это сделать? Пойми меня правильно, я знаю, что ты сильный парень. Но я не могу себе вообразить, чтобы человек поднял наковальню, — даже ты не сможешь!

— Тут ты права, — засмеялся Мельхиор, — в нормальных условиях это действительно невозможно. Но мы ведь среди циркачей, а у них все не так, как кажется. Разумеется, за этим кроется потрясающе простой прием.

— Значит, опять надувательство!

— Ну да, если хочешь, можешь назвать это и так.

Кучера начали поторапливать артистов, и Магдалена с Мельхиором вскарабкались в свой фургон. Возглавляемый сине-красной повозкой Великого Рудольфо, цирковой обоз тронулся в путь. Небольшой отрезок пути они ехали по песчаной дорожке, узкие колеса глубоко увязали в песке, и упряжные животные выбивались из сил. В воздухе то и дело свистели кнуты возничих. Так они добрались до края леса. Перед ними, в речной долине, лежал окутанный утренней дымкой Вюрцбург. Силуэты церквей были настолько филигранны, что казались вырезанными из картины Лукаса Кранаха [5] Лукас Кранах Старший (1472–1553) — немецкий живописец и график эпохи Ренессанса, мастер живописных и графических портретов, жанровых и библейских. .

На круто обрывающемся склоне возничим пришлось подложить под повозки тормозные башмаки. Это были железные колодки, которые крепились на цепи под повозками и при необходимости подкладывались под задние колеса и блокировали их.

По берегу, вниз по течению, с милю тянулась дорога, отделяющая Майн от укрепленной резиденции епископа и заканчивающаяся каменным мостом. Сразу бросалось в глаза, что на улицах почти не было людей, только ландскнехты в тяжелой амуниции, охранявшие мост с двух сторон. Похоже, что артистов ждали, поскольку постовые кивком пропустили обоз, не поинтересовавшись ни циркачами, ни их грузом.

На Соборной улице, неподалеку от берега, им навстречу вышел посланник Георга Трухзеса фон Вальдбурга, которому было поручено сопровождать артистов до рыночной площади, расположенной неподалеку, где напротив ратуши им было отведено место для лагеря. Площадь была пуста, и казалось, что горожане покинули свой город. В редких случаях в окне появлялась любопытная голова, которая тут же исчезала, стоило ее заметить. А ведь артисты привыкли к ликованию, шуму и крикам, сопровождавшим их въезд в любой город. Даже детей, которые повсюду облепляли вагончики, словно репей платья, нигде не было видно.

По обыкновению возничие начали сооружать бастион из фургонов и повозок, за которыми располагались животные. Команды, разносившиеся по пустынной площади, производили странное, почти жуткое впечатление.