Джон Робертс - Святотатство

— А я полагаю, перелить золотую статую на столовую посуду — это вполне в римском духе, — заявил Лукулл. — Вожди некоторых диких племен пьют вино из черепов своих врагов. Почему бы и нам не последовать их примеру и не есть с тарелок, отлитых из статуи врага Рима?

— Пустая софистика, — пробурчал Катон.

Разговор обратился к иным темам; Катон был слишком удобной мишенью для насмешек.

Через какое-то время в триклиний вошла стайка женщин, которые в изящных позах уселись вокруг стола. «Хорошо еще, они не стали ложиться на ложа рядом с нами, — подумал я, — иначе беднягу Катона непременно хватил бы апоплексический удар». Одна из женщин, примерно моего возраста, в платье персикового цвета, была на редкость хороша собой. Волосы у нее были белокурые, как у уроженки Германии, но тонкие благородные черты выдавали в ней римлянку, причем представительницу высшего класса. Милон, лежавший справа от меня, спросил шепотом:

— Кто эта белокурая богиня?

В голосе его не слышалось ни малейшего сарказма. Судя по его потрясенному взгляду, блондинка пронзила ему сердце. Слева от меня возлежал старый сенатор, который был в доме Лукулла завсегдатаем. Я спросил его о блондинке.

— Это благородная Фауста, — ответил он.

— Тебе не повезло, — сообщил я, повернувшись к Милону. — Это Фауста, дочь Суллы.

— Ну, и что с того? — пожал плечами Милон. — Представь меня ей, окажи милость.

Глаза его отсвечивали безумным блеском.

— Во-первых, мы с ней не знакомы, — отрезал я. — Во-вторых, она принадлежит к семейству Корнелиев, а даже боги не рискнут без разрешения заговорить с членами этой семьи.

Милон так крепко впился мне в плечо, что я чуть не вскрикнул. Пальцы у него были способны ломать кости. Чуть ослабив хватку, он нагнулся к моему уху:

— Представь меня, — процедил он. — Ты — Метелл, и даже представительница семейства Корнелиев не отвернется, если с ней заговорит тот, кто носит имя Цецилий Метелл.

— Хорошо, хорошо, представлю, — только и оставалось сказать мне.

К моему великому облегчению, железные пальцы Милона отпустили мое плечо. Я устремил на блондинку изучающий взгляд. Эта женщина оставалась загадкой для римлян, имя ее было окружено слухами, но на публике она появлялась редко. Она и ее брат, Фауст, были близнецами, что само по себе являлось достаточно зловещим обстоятельством, не говоря уже о том, что они были детьми богоподобного Суллы. Перед смертью тот доверил сына и дочь заботам своего друга Лукулла. Фауст присоединился к армии Помпея в Азии, где не раз отличился во время сражений. Фауста осталась в семье Лукулла и по каким-то причинам ни разу не вышла замуж. Столь необычные имена детям дал отец, в напоминание о той невероятной благосклонности, которую проявила к нему судьба. Впрочем, в конце жизни ему пришлось дорогой ценой заплатить за эту благосклонность. Неизлечимая болезнь обрекла его на долгую и мучительную агонию. В последний год своей жизни он наверняка горько сожалел о предшествующих пятидесяти девяти годах.

После того как трапеза закончилась, гости разбрелись по саду, восхищаясь бархатными лужайками, на которых впору было носиться нимфам, преследуемым сатирами. Если бы сатиры и нимфы водились в современном мире, Лукулл, вне всякого сомнения, приобрел бы сразу несколько штук.

В оранжерее мы отыскали Фаусту, которая срезала зимние розы. Она ловко орудовала садовыми ножницами, а девочка-рабыня, обмотав руку подолом платья, поднимала розы с земли. Приблизившись, я склонился в почтительном поклоне:

— Благородная Фауста, не имею чести быть знакомым с тобой. Меня зовут Деций Цецилий Метелл Младший, я недавно вернулся в Рим из Галлии, где служил долгое время.

Она равнодушно скользнула по мне взглядом и устремила взгляд на Милона:

— Рада знакомству. А твой друг, кто он?

Я ощутил легкий укол досады. Бесспорно, Милон обладал впечатляющим телосложением и был красив, как бог, но не мог соперничать со мной по части благородного происхождения.

— Позволь мне представить тебе Тита Анния Милона Папиана. Он… — чем ты сейчас занимаешься, Милон?

Не мог же я сказать ей, что мой друг Милон возглавляет банду уличных головорезов, хотя это было бы чистой правдой.

Милон осторожно взял своей ручищей руку красавицы:

— Я собираюсь править Римом так, как делал твой отец, госпожа.

Фауста лучезарно улыбнулась:

— Превосходно. Люди, лишенные больших амбиций, как правило, невыносимо скучны.

— Полагаю, мы с тобой состоим в родстве, — заметил я. — Твою мать звали Цецилия Метелла, не так ли?

— Давно ты в Риме, Тит Анний? — спросила она, не удостаивая меня ни малейшего внимания.

Разговор о наших родственных связях пришлось оставить. Впрочем, я бы все равно в них запутался. Дочерей в нашем семействе рождалось даже больше, чем сыновей.

— Около восьми лет, госпожа, — промямлил Милон.

После недавней надменной тирады им вдруг овладела такая робость, что он едва ворочал языком. Вот уж не думал, что когда-нибудь стану свидетелем подобного чуда.

— Ты сказал, тебя зовут Милон? Мне кажется, я слышала это имя. Не доводилось ли твоим сторонникам затевать уличные бои с людьми Клодия Пульхра?

— В последнее время ничего подобного не случалось, — буркнул красный как рак Милон.

— Все это так увлекательно. Ты должен рассказать мне об этом.

— Что ж, не буду мешать вашей беседе, — процедил я.

Никто из них даже не взглянул в мою сторону. Мне оставалось лишь незаметно удалиться, утешаясь тем, что я отлично выполнил миссию Эрота.

Охваченный приятным чувством сытости и не менее приятным предвкушением удачного дня, я решил нанести еще один визит, целью которого была отнюдь не только дружеская беседа. Я спустился к реке, потому как мне нужно было попасть на Палатин. Прежде всего я собирался заглянуть в храм Эскулапа.

Я впервые прошел по великолепному каменному мосту, соединяющему остров с берегом. Мост этот был возведен в прошлом году трибуном Фабрицием. В храме я расспросил о врачевателе по имени Асклепиод и узнал, что он постоянно проживает при школе гладиаторов Статилия, стоявшей прежде на том месте, где Помпей возвел огромный театр. Новое здание школы располагалось по ту сторону Тибра. Подробно расспросив о том, в каком направлении мне следует двигаться, я перешел мост и оказался в новом городском квартале, который свободно раскинулся на не скованном стенами просторе, вдали от душного и тесного Старого города.

Новая школа находилась в красивом и удобном доме и, в отличие от многих учреждений подобного типа, ничуть не походила на тюрьму. Вдоль мощенной булыжником дорожки, ведущей к дверям школы, стояли статуи чемпионов прошлых лет. Войдя в здание, я миновал сквозной коридор и оказался в просторном внутреннем дворе. Воздух звенел от лязганья металла, ибо множество людей упражнялись здесь в искусстве владения оружием. Несколько мгновений я любовался открывшимся мне зрелищем и мысленно прикидывал, на кого из гладиаторов стоит поставить во время следующих игр. Новички сражались тренировочным оружием, а в руках у опытных бойцов были остро отточенные клинки. Некоторые из них наносили удары с таким изяществом, что любо-дорого было смотреть. Даже самый опытный воин не мог бы с ними сравниться, поскольку большую часть времени солдаты посвящают хождению строем и всякого рода тяжелым работам, рытью канав и строительству. Что касается гладиаторов, совершенствование в боевых искусствах является их единственным занятием.