Джон Робертс - Святотатство

— Ну да, они же с Клодием соперники. Но Милон — мой друг, а Клодий — мой злейший враг!

Иногда эти греки не понимают самых элементарных вещей.

— Ты просил меня осмотреть труп Эмилия Капитона, — напомнил Асклепиод.

— Да, конечно. Я совсем забыл. Когда выясняется, что ты едва не стал жертвой убийства, забываешь о тех, кому повезло меньше. Что тебе удалось выяснить?

— Довольно странную вещь.

— Вот как? — насторожился я. — А мне казалось, это самое обычное убийство. За исключением того, что преступник нанес жертве два удара.

— В этом-то и заключается странность. Я сумел добиться, чтобы работники морга позволили мне тщательно осмотреть раны. Кстати, это стоило мне десять сестерциев, которые я рассчитываю получить с тебя.

— Десять сестерциев за то, чтобы посмотреть на труп! — возмутился я. — Некрофилы, которые вечно рыщут вокруг амфитеатров, платят всего пять.

— При чем тут некрофилы! — с оскорбленным видом процедил Асклепиод. — К твоему сведению, я не просто посмотрел на труп. Я исследовал его. И уж конечно, всякому ясно, что с сенатора в таких обстоятельствах возьмут цену выше, чем с какого-то бедолаги и извращенца.

— Надеюсь, то, что ты сумел выяснить, того стоит, — проворчал я, отсчитывая еще десять монет.

— В этом можешь не сомневаться. Во-первых, разрез, а точнее, прокол на шее убитого нанесен умелой и опытной рукой. Клинок обоюдоострый, при этом очень узкий. Вне всякого сомнения, это не сика и не пугио. Все, что я могу сказать об оружии — у него плоская рукоять и короткое острие. — Асклепиод жестом указал на клинки, висевшие на стенах комнаты. — В моей коллекции ничего подобного нет. Полагаю, больше всего это оружие походит на ножи, которыми работают забойщики животных.

— Да, все это странно, — согласился я. — Никогда не слышал, чтобы римские наемные убийцы действовали подобным образом. Наверное, он ударил беднягу Мамерция по голове для того, чтобы тот упал. Столь виртуозный смертельный удар проще нанести, когда жертва лежит.

— А теперь я перейду к наиболее странному обстоятельству, — молвил Асклепиод, не без удовольствия наблюдавший, как я изнываю от любопытства, и сделал паузу.

— Ну, не томи, — взмолился я.

— Определить оружие, которым убийца ударил свою жертву по голове, не составило труда. Это был молоток, плоский молоток шириной примерно с мой мизинец. Круглая рана, которую он нанес, расположена прямо над переносицей. В нижней своей части она примерно в два раза глубже, чем в верхней.

— Не понимаю, почему это обстоятельство показалось тебе странным? — вставил я.

— Сейчас поймешь. Все это означает, что удар молотком был вовсе не первым. Если бы убийца нанес его, когда жертва еще стояла на ногах, рана была бы глубже в верхней части. Но убийца ударил Капитона по голове, когда тот уже был повержен. При этом он стоял сзади, примерно в шаге от головы жертвы, и бил сверху вниз, под довольно острым углом.

— Значит, сначала он перерезал Капитону горло, а потом огрел молотком по лбу, — задумчиво повторил я. — Но зачем ему понадобилось наносить второй удар? Ведь Капитон был уже мертв?

— Вне всякого сомнения. Человек, у которого перерезана сонная артерия, умирает в течение нескольких секунд. У него нет ни малейшего шанса выжить. Удар молотком был нанесен не для того, чтобы добить Капитона, а с какой-то иной целью.

С этими словами он подошел к окну и принялся смотреть во двор, где тренировались гладиаторы.

— Знаешь, мне кажется, что в прошлом я уже сталкивался с чем-то подобным, — произнес он, не оборачиваясь. — Но когда и где это произошло, никак не могу вспомнить. Увы, я не обладаю твоей способностью держать в памяти все факты и складывать из них стройную картину.

Я подавил тяжкий вздох. Приходилось мириться с особенностями памяти моего друга, ухитрившегося позабыть нечто столь важное и значительное. Впрочем, неудавшееся покушение на мою жизнь занимало меня сейчас гораздо сильнее, чем смерть несчастного Капитона.

— Если вспомнишь что-нибудь, немедленно сообщи мне, — попросил я.

— Разумеется. А если произойдет новое убийство, можешь без всякого стеснения обращаться ко мне за консультацией. — Асклепиод похлопал меня по плечу и добавил: — Зная твою способность ввязываться в опасные передряги, предполагаю, что очередное убийство не заставит себя ждать.

На следующее утро, прохаживаясь по атрию дома Целера, я внимательно разглядывал посетителей. Разумеется, Клодия среди них не оказалось, равно как и Нерона. Цезарь тоже не удостоил Целера визитом, но у него, несомненно, хватало хлопот, связанных с предстоящим разводом. Заметив своего родственника Кретика, я решил засвидетельствовать ему свое почтение. В отличие от прочих старших членов нашего семейства, он не достиг выдающегося положения. Но в свое время Кретик имел смелость открыто выступить против Помпея, чем снискал мое уважение.

— Рад видеть тебя, Деций! — воскликнул он. — Ну и диковина произошла прошлой ночью, верно? Все в Риме только об этом и говорят!

— А что тебе рассказала твоя дочь, Фелиция? — осведомился я.

— Девчонка напустила на себя такую важность, что смотреть тошно. Твердит, что должна хранить молчание, и при этом всем своим видом показывает — ей известно нечто такое, что мужской ум не в состоянии вообразить. А что говорит твоя жена?

— Я не женат, дядя, — напомнил я.

Кретик не был братом моего отца, но я всю жизнь называл его дядей. На самом деле он приходился мне не то двоюродным, не то троюродным братом.

— Тебе крупно повезло. Бьюсь об заклад, без Клодии здесь не обошлось, а Фелиция и Клодия — ближайшие подруги, если только между женщинами может существовать дружба. Но из моей дочери, как я уже сказал, слова не вытянешь. Я давно говорил ее мужу, что этой дружбе надо положить конец. Но мальчишка без ума от Фелиции и вечно пляшет под ее дудку.

Мальчишкой, о котором тесть отзывался столь пренебрежительно, был молодой Красс, и в самом деле обожавший жену до безумия. Любовь его к Фелиции стала одной из римских легенд. Брак их, подобно всем прочим, был заключен по политическим соображениям, но выяснилось, что они созданы друг для друга. После смерти Фелиции Красс поставил ей надгробный памятник, поразивший даже привыкший к великолепию Рим.

— Если в дело замешана Клодия, разумнее знать как можно меньше, — заметил я.

— Твоими устами вещает мудрость Юпитера, — сказал Кретик.

Разговор наш прервался, ибо Целер, войдя в атрий, сделал мне знак подойти к нему. Я повиновался, и Целер, извинившись перед окружившими его магистратами и чужеземными посланниками, не просто отвел меня в укромный уголок атрия, а вышел в перистиль. Здесь, во внутреннем дворе, нас не могли подслушать даже рабы.