Джайлз Брандрет - Оскар Уайльд и смерть при свечах

— Джентльмены, — сказал Оскар, как только мы расположились в Кеппель-Корнер, — Хаббард, к вашим услугам. Что вам заказать?

Хотя Кеппель-Корнер пустовал, и после того, как Хаббард принес нашу выпивку (шампанское со льдом для Оскара и меня; бренди с содовой для детектива и доктора), мы остались в полнейшем одиночестве, однако в течение следующих сорока минут — удивительное дело! — никто из нас не упоминал о мрачных событиях этого вечера. Оскар увел разговор далеко в сторону от убийства Билли Вуда, и его манера вести себя, учитывая все обстоятельства, показалась мне неестественно веселой. Он сказал Эйдану Фрейзеру, который сидел в шляпе и пальто, держа жуткий пакет на коленях:

— Если бы я вас не знал, инспектор, то принял бы за фения [65] Фений, член тайного общества ирландцев, основанного в Нью-Йорке в 1857 г.; фении боролись за освобождение Ирландии от английского владычества и создание независимой республики. в бегах. Вы ужасно похожи на революционера, который не может расстаться с самодельной бомбой.

Особенно же Оскар поддразнивал Конана Дойла.

— Так вот какова ваша новогодняя решимость, Артур, — «всего один стаканчик»? Вы соблюдаете умеренность во всем, не так ли? Однако в умеренности нет ничего хорошего. Невозможно познать истину, не предаваясь излишествам. Только таким образом удается добраться до сути. Могу я попросить вас прожить этот год, отбросив осторожность? Сделайте 1890-й годом, в который вы будете культивировать хотя бы один искупаемый грех.

Фрейзера несколько обеспокоила болтовня Оскара, но Конан Дойла это лишь забавляло.

— А что намерены предпринять вы в новом году, Оскар? — спросил Артур.

— Забудем старую любовь и дружбу прежних дней! [66] Перефразированная строка из стихотворения Р. Бёрнса: «Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней?» / Пер. С. Маршака. — без колебаний ответил Оскар.

— Надеюсь, этого не случится, — со смехом сказал Конан Дойл.

— Естественно, с некоторыми исключениями, Артур, — заверил его Оскар. — И вы окажетесь в их числе. Я знаю и свято верю в то, что мы друзья на всю жизнь, но почему бы нам обоим со смехом не признать, что некоторых людей мы не хотели бы больше видеть? И дело тут вовсе не в неблагодарности. И не в равнодушии. Просто они дали нам все, что могли, и пришла пора двигаться дальше.

— Сам себе поражаюсь, но мне кажется, что я с вами согласен, — сказал Конан Дойл, поднимая бокал и глядя на Оскара.

— О нет! — воскликнул Оскар. — Пожалуйста, Артур, нет! Когда со мной сразу соглашаются, я чувствую, что я неправ.

Мы рассмеялись.

— Роберт? — спросил Фрейзер, поворачиваясь ко мне. — Каковы ваши планы на новый год?

Я посмотрел на Эйдана Фрейзера и подумал о Веронике Сазерленд.

— Следовать велениям моего сердца, куда бы они меня ни привели, — ответил я с некоторым избытком чувств.

— И куда они могут вас завести?

Оскар тут же пришел мне на помощь.

— Не спрашивайте, Эйдан. Роберт не знает ответа, я вас уверяю. Но будет ли этот год для вас, Эйдан, годом, когда ваши сердца приведут вас и мисс Сазерленд к алтарю?

— Думаю, да. Надеюсь, во всяком случае. В этом году мне исполнится тридцать три…

— Тридцать первого августа, — сказал Оскар.

— Да, — ответил заметно удивленный инспектор. — Откуда вы знаете?

— Мне кажется, вы нам сказали, когда мы познакомились — первого сентября, на следующий день после вашего дня рождения. Вы либо сами нам рассказали, либо я обнаружил этот факт, когда читал справочник столичной полиции.

Фрейзер рассмеялся.

— Вы не перестаете меня удивлять, мистер Уайльд.

Оскар укоризненно на него посмотрел.

— Меня зовут Оскар, Эйдан. Мы друзья…

— В любом случае, — продолжал инспектор, — я считаю, что тридцать три года подходящий возраст для женитьбы.

— Мужчина никогда не бывает в подходящем возрасте для женитьбы. — Теперь Оскар принялся дразнить Фрейзера. — Брак деморализует, как сигареты, но обходится намного дороже.

— Не слушайте, Оскара, — вмешался Конан Дойл. — Он говорит чепуху, и сам прекрасно это знает.

Теперь пришел черед Оскара смеяться.

— Я не стану с вами спорить, Артур. Тот, кто спорит, всегда остается в проигрыше.

Высказывания Оскара всегда были столь блестящи, что он мог заставить забыть даже о зубной боли. В тот вечер мы сидели в темном уголке лондонского клуба с головой мертвого юноши в коробке и в течение сорока минут ни разу о ней не упомянули. (Несомненно, шампанское и бренди нам помогли.)

Наконец, наступила полночь, наши бокалы опустели, и Оскар вернул нас к реальности.

— Ну, инспектор, что дальше? — спросил он, пристально глядя на Фрейзера. — Как будет развиваться расследование убийства?

— Надеюсь, вы ничего не станете предпринимать, Оскар. Пожалуйста, предоставьте расследование мне.

Оскар кивнул, словно соглашался с инспектором.

— И каким будет ваш первый шаг? — спросил он.

— Я поручу своим людям отыскать кэбмена, который доставил посылку. Сам же завтра поеду в Бродстэрс. Мне необходимо повидать миссис Вуд. Вы рассказали мне ее историю, но я должен с ней побеседовать. И показать голову юноши.

— Но этого нельзя делать! — вскричал Оскар.

— Я должен.

— Потрясение может ее убить!

— Так поступать опасно, Эйдан, — вмешался Конан Дойл.

— Не беспокойтесь, я отвезу миссис Вуд в полицейский морг, чтобы провести формальное опознание. Голову молодого человека положат над валиком, который накроют простыней, так что у миссис Вуд возникнет впечатление, что перед ней тело. Она не узнает, что голова отсечена.

— Неужели это так необходимо, Эйдан? — спросил Оскар.

— Совершенно. Мы должны знать наверняка, кому принадлежала голова.

— Билли Вуду.

— Да, вы так говорите, Оскар. И мы знаем это с ваших слов. У нас нет никаких фактов, подтверждающих вашу правоту. Вы писатель, Оскар, raconteur [67] Raconteur (фр.) — рассказчик. , вы сочиняете сказки. А я полисмен, и в настоящий момент речь идет о полицейском расследовании.

— Это унизительное признание, — сказал Оскар, погасив окурок каблуком и закуривая новую сигарету. — Но все мы сделаны из одного теста. — Мы стояли в северном конце Бейкер-стрит, возле железнодорожной станции и собирались перейти на другую сторону улицы. Мой друг с удовольствием затянулся новой сигаретой. — Чем больше мы анализируем людей, — продолжал он, — тем быстрее исчезают причины для анализа. Рано или поздно, всё сходится к одному и тому же: всё определяет некая универсальная сущность, которую называют человеческой природой.

— Что вы хотите этим сказать, Оскар? — спросил я.

Было одиннадцать часов утра следующего дня после дня рождения Констанции, и мой разум находился не в самом подходящем состоянии для восприятия фундаментальных истин об универсальности человеческой природы.