Джайлз Брандрет - Оскар Уайльд и смерть при свечах

Первым заговорил Астон Апторп, его речь получилась самой длинной и красноречивой, и все, что он сказал, эхом повторили те, кто выступал вслед за ним. Билли Вуд был чудесным юношей, умным, честным, способным, любящим свою мать, он старался стать лучше, чтобы со временем изменить ее жизнь и свою. У него было множество друзей, и никто не знал о его врагах. В тот день, когда он встретил свою смерть, Билли Вуд был таким же, как всегда: веселым и полным сил.

— Может быть, более веселым, чем обычно? — спросил Оскар.

Один или два человека ответили, что не исключают такую возможность. В любом случае, он пребывал в превосходном настроении, много шутил и смеялся, а когда заявил, что ему нужно уйти на встречу с дядей, то сделал это с важным видом.

— Маленький негодник выглядел очень довольным собой, — сказал Астон Тирролд с толикой нежности. — Он даже сказал нам, что ради такого случая побрился. Мы посмеялись.

— А еще он надел свой лучший костюм, — добавил юный Фред.

— У него с собой был ваш портсигар, мистер Уайльд, — сказал Гарри. — Вы и мне подарите портсигар?

Каноник Куртни вскинул руку и врезал парнишке по уху. Удар получился увесистым.

— Веди себя прилично, — сказал он и треснул его во второй раз.

Мальчишка взвизгнул и замолк.

— Благодарю вас, — сказал Оскар, оглядывая комнату, — спасибо всем. Вы нам очень помогли.

— И всё? — спросил каноник, ловко соскальзывая со своего насеста.

— Осталось только одно, — сказал Оскар. — Вы сказали, что Билли Вуд ушел в два часа…

— Когда били часы, — уточнил каноник. — Я в этом совершенно уверен. Мне кажется, он даже сказал, что уже два часа, и ему пора на встречу. — Все принялись согласно кивать.

— В самом деле? — сказал Оскар, приподняв бровь. — А когда он ушел, никто из вас не последовал за ним? Возможно, кто-то решил составить ему компанию?

— Нет, — сказал каноник.

— Я подошел к окну, — вмешался Астон Апторп, — и смотрел, как он выходит на улицу. Именно тогда я видел его в последний раз.

— Он был один?

— Совсем один. И на улице никого.

— А в какую сторону Билли пошел? Налево, или направо?

Апторп немного подумал.

— Налево. Он бежал так, словно у него нет никаких забот.

— И никто за ним не последовал? Никто не вышел из комнаты?

— До четырех часов никто, — сказал каноник. — Мы все оставались здесь до четырех. Наша вечеринка закончилась в четыре. Таковы правила. До тех пор никто не выходил, даю вам слово.

— Благодарю вас, — сказал Оскар. — Благодарю вас.

Он посмотрел на меня, давая понять, что я могу убрать блокнот.

— Ну, а теперь, — весело объявил каноник, — если с делами покончено, если вы узнали все, что вас интересовало, мы можем продолжить нашу встречу? Я должен облачиться и начать службу. Надеюсь, вы оба останетесь с нами.

— Увы, у нас нет такой возможности, — сказал Оскар, протягивая руки, он рассчитывал, что кто-то поможет ему встать. — Нам нужно успеть на поезд.

— В наши дни все стремятся успеть на поезд, — пробормотал из своего угла Беллотти.

— Вы правы, — ответил Оскар, которому помогли подняться на ноги юноши в купальных костюмах. — Вещь несовместимая с поэзией и романтикой, но такова жизнь.

— А это будет необычная служба? — спросил я у каноника, которому двое пожилых джентльменов помогали надеть саккос. [79] Род стихаря; белая одежда до колен с широкими, не доходящими до запястья рукавами; надевается священником во время богослужения, поверх сутаны.

Его лунообразное обезьянье лицо появилось из-под саккоса, и он улыбнулся.

— Нам предстоит крещение, — ответил каноник. — Сегодня Фред и Гарри должны повторить путь Ювентина и Максимина. Мы будем их крестить! Сегодня я должен научиться их различать.

— А мы будем крестными отцами, — одновременно сказали мистер Прийор и мистер Талмейдж.

— Все мы, — добавил Астон Тирролд. — Этой парочке необходимо духовное руководство.

Каноник поцеловал вышитый крест на бело-золотой шелковой столе [80] Шелковый шарф, надевается священником при богослужении. и аккуратно опустил ее себе на шею.

— Вот почему мальчики так одеты. Я надеюсь, вы понимаете, что они в купальных костюмах вовсе не ради развлечения. Это было бы извращением.

Меня позабавили его слова.

— У вас есть купель? — спросил я.

— У нас есть ведерко для шампанского, — заявил из своего угла Беллотти.

— Вот видите, — радостно сказал каноник. — Господь обеспечил нас всем необходимым. Сожалею, что вы не можете остаться, искренне сожалею. Приходите в следующем месяце, двадцать второго. Мы встречаемся в последний вторник. Это будет празднование дня святой Маргариты Кортонской. У нас всегда бывает нечто особенное в ее честь. Она подвергалась суровым испытаниям, вы же знаете.

Оскар при помощи мальчиков надел перчатки и пальто, взял трость и прошел по комнате, осторожно ступая между свечами и винными кубками, чтобы за руку попрощаться с членами клуба.

— Благодарю вас, — говорил он каждому. — Да благословит вас Бог. — Он кивнул Беллотти и обнял каноника, который обмакнул палец в вино и начертал крест у него на лбу.

— Идемте, Роберт, — Оскар взял меня за руку и направил в сторону двери. — Не следует мешать нашим друзьям, им пора начинать службу. Сегодня у них особенный день. — Он посмотрел на двух мальчиков, которые стояли рядом с нами. — Не беспокойтесь, джентльмены, я о вас не забуду. Я пришлю вам подарки на крещение. Обычно принято дарить ложечки, но я предпочитаю портсигары, если вы не против, с гравировкой. Один для Фреда, другой для Гарри. Вы сами решите, кому какой достанется.

К этому моменту все в комнате, кроме Беллотти, встали, чтобы попрощаться с нами.

— Еще раз благодарю вас за помощь, — сказал Оскар, положив ладонь на ручку двери. — И спасибо за то, что вспоминаете Билли с таким сочувствием и любовью. Быть может, что-то осталось недосказанным?

Когда Оскар открыл дверь, в комнату ворвался холодный воздух, и все свечи одновременно замерцали. Астон Апторп, старший из Астонов, тот, на котором был берет художника, отчетливо проговорил:

— Я думаю, мальчик был влюблен.

— Влюблен? — повторил Оскар.

— Да, впервые в жизни. Но не в меня.

— Нам действительно нужно успеть на поезд? — спросил я, когда миссис О’Киф закрыла за нами дверь дома номер двадцать два на Литтл-Колледж-стрит, и нам пришлось некоторое время привыкать к ослепительному свету дня.

Было немногим больше половины второго, небо затянули тучи, воздух пропитал едкий туман, который частенько опускался на районы поблизости от реки, но по контрасту с комнатой, озаренной лишь мерцающими свечами, улица казалась слишком ярко освещенной.